Читать «Мои седые кудри» онлайн - страница 132

Тотырбек Исмаилович Джатиев

— Ирахан! Дьявол во плоти! — зло шепнула Маша. — Знать бы, с какой ноги она сегодня встала…

Мне-то что с того, мне все равно надо было бежать и поливать барыне из кувшина на руки. И не мешкать, если я не хочу заработать подзатыльника или пинка. Говорят, у хозяйки это ловко получается.

Сегодня мне повезло: барыня умылась и, ничего не сказав, пошла на кухню.

Оставалось умыть еще хозяйскую дочку Дарихан. Но она не торопилась просыпаться и выходить из своей светелки. А мне почему-то хотелось увидеть ее. Молва ходила, что другой такой красавицы и на свете нет. На танцы, говорят, ездила только к знатным. Не пешком шла, а ездила. В специальном фаэтоне, запряженном двумя белыми иноходцами. Сидела на мягком бархатном сиденье. А слева и справа скакали всегда всадники-родичи. Дарихан играла на гармони, а они гарцевали под ее музыку. И на танцах тоже неотступно находились рядом, чтобы никто не смел даже мигнуть и тем обидеть. Сколько раз, говорят, княжичи из Кабарды и Чечни и ингуши покушались похитить ее. Неужели она такой ангел, думала я. И вот этому ангелу я должна была теперь служить. Делать нечего, поставила у порога ее комнаты красивый легкий кувшин с водой. Ангел этот без кувшина тоже в уборную не ходил…

На следующий день у нас с Машей было еще больше работы. Ночью у Дженалдыко собрались гости — разные офицеры знатные, и вот теперь повсюду была грязь. Военные, которых отправляли на фронт, сильно перепились. Особенно офицер, который сватался к Дарихан. Он был из знатной фамилии Абисаловых, и когда захмелел, то начал проклинать всех и даже царя за то, что тот затеял войну и разлучает его теперь с любимой…

Я тогда не разбиралась, где шла война, за что воевали, в какой стороне находилась Германия и чего она хотела от России. От старших в ауле слышала: «Российского царя никто и никогда не победит. Пусть поганый кайзеришка и не думает… О, Уастырджи, ниспошли нам такую милость, чтобы наши воины возвратились домой невредимыми…»

В продолговатой широкой гостиной, которую нам с Машей требовалось убрать, без остатка разместилась бы вся наша семья и еще на три такие же семьи хватило бы места. Чего тут только не было. Стены от пола до потолка сплошь были увешаны коврами. На турьих и оленьих рогах висели, сверкая, посеребренные доспехи — револьверы, ружья, сабли, кинжалы. Из-под потолка свисала красивая люстра, украшенная, как сказала Маша, хрустальными бусами. Кругом зеркала, хотя их и не надо было — смотрись в лакированные шкафы, всего себя увидишь. На столах всякая всячина, посуда дорогая с разной вкуснятиной недоеденной… И насвинячено кругом тоже было вдосталь, будто не господа пировали, а бог знает кто.

— Ого, и царя Николашку мордой в пойло ткнули, — усмехнулась Маша и показала на большой бокал, который лежал на боку.

Посмотрела. И впрямь, какой-то усатый господин, нарисованный на бокале, уткнулся носом в разлитое на скатерти вино.

— Так это и есть царь, за которого молится Дженалдыко и которого проклинал вчера офицер? — спросила я.

— Ах, сегодня — царь, завтра — пономарь, — непонятно ответила Маша. — Свои грызутся — все равно что милуются. А милуются — все равно что грызутся.