Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 154

В последние 200 лет мировая история обрела единый сквозной сюжет: наступление Запада. Роль остальных народов – не только африканских или азиатских, но и всех народов Российской империи, включая русский, – определялась временем и формой включения в этот всемирный сюжет: от поставки колониальных товаров до славы Достоевского и Чехова в той ойкумене, которую создала именно экспансия Запада.

Ключевая черта цивилизации, навязанной Земле наступлением Запада, состояла в выведении экономики из-под диктата власти, вплоть до подчинения самой политики – экономике. Это обеспечило экономике перспективу развития на основе критерия максимальной эффективности – в противовес и на погибель социумам, где власть господствовала над хозяйством. Следствием стала их дискредитация и всемирное распространение западных институтов, присущих обществам эмансипированной экономики: парламентской демократии, разделения властей и так далее. Раскрепощенный принцип эффективности, какие бы моральные упреки ему ни предъявлялись, сделал из мира то, чем он сегодня является: единое экономическое и информационное пространство, благоприятствующее вестернизации обществ и отсеву либо изоляции неспособных встроиться в это пространство самобытных образований. К числу последних принадлежит и опыт «реального социализма».

Здесь-то, в этой тяге к формированию того, что можно назвать мировым «пространством нормы», западная цивилизация встретилась с имперским идеалом Града Земного, «универсальной гражданственности человеческого рода», по Данте («Монархия» 1,2).

Империя и капитал

Я не готов отождествлять имперский принцип ни с тоталитаризмом, как А. Камю (в Британской империи, например, я не вижу ничего тоталитарного), ни с экспансионизмом. Сама по себе экспансия не всегда приводит к империи. Национальные же государства часто создаются экспансией какого-то из субнациональных политических образований. Едва ли Московское царство в начале правления Ивана IV, возникшее в силу того, что Великое княжество Московское поглотило другие русские княжества и вольные города, или же Италия 1870 года, сложившаяся в ходе экспансии Пьемонта, могут быть всерьез названы «империями».

Не считаю я необходимым признаком империи и эксплуатацию государством-завоевателем покоренных провинций. Слишком уж показателен опыт СССР, где в итоге споров о том, «кто кого обирает», практически все территории, не исключая и России с Москвой, признают себя «колониями Центра». Тем самым понятие Центра из геополитического становится самым общим обозначением сил и учреждений, диктующих стране нормы политической и хозяйственной жизни. Я настаиваю на определении империи, данном мной совместно с Г. Гусейновым и Д. Драгунским [Гусейнов, Драгунский, Цымбурский 1990]. Империя создается отношением между ценностями существующих в ее рамках групп (этнических, конфессиональных и т. п.), притязающих на суверенитет, и тем единым «пространством нормы», в которое интегрируются эти группы. При этом интеграция обусловливается наличием единой силы, единой власти, задающей это «пространство нормы».