Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 144

Спрашивается, не это ли есть семантическая позиция, где нейтрализуется различение концептов открытости социальной и космократической? Для бывших социалистических государств, соседствующих с ЕС, продвижение к открытости в попперианском смысле невозможно без «раскрытия» их экономик вовне, без включения их в западноевропейскую систему. А такой акт требует открытости самой этой системы, ее готовности к принятию новых членов, к разрастанию. Разве не присутствует подобный же синкретизм в названии и деятельности соросовских «фондов открытого общества», призванных способствовать превращению обществ замкнутых в открытые – методом «вливания» либеральных ценностей и норм? А для Восточной Европы такое вливание должно проявиться наиболее материально – путем прямого включения стран региона в мир европейского либерального космополиса.

Но и такая интерпретация, связывающая омонимический сдвиг в книге Сороса только с озабоченностью судьбами народов Восточной Европы, не вполне удовлетворительна. Вообще-то синкретизация двух значений открытости применительно к этому региону, включая и Югославию, – явление не новое. Ее находим, в частности, у М. Джил аса еще в конце 1960-х, когда он призывал к выходу социалистических экономик из изоляционизма [см. Джилас 1992: 493 и сл.]. Но у Сороса акцент переставлен: для него сама Западная Европа, отечество либерализма, похоже, не будет открытым обществом, если ее структуры не смогут тянуться дальше – к востоку. Расширение – единственный для ЕС способ избежать ценностного кризиса. Дефицит значительных объединяющих политических целей на уровне сообщества как целостной системы открывает путь для актуализации таких целей у элементов более низких уровней – национальных и субнациональных, региональных. Следствием могут стать сепаратные дипломатические игры отдельных государств сообщества на восточноевропейском пространстве, подогреваемые политикой самих посткоммунистических стран, рвущихся в «цивилизованный мир», но склонных игнорировать свое региональное «скучное соседство». И если объединенная Европа не будет пытаться расшириться за счет «областей энтропии» на восток, то хаос станет проникать в нее оттуда [ср.: Цымбурский 1991; 1992].

Здесь раскрывается в новом, прагматическом ракурсе связь мотивов книги Сороса с традицией, идущей от Поппера. В отличие от А. Бергсона, на которого он охотно ссылался, Поппер придал оппозиции обществ открытых и закрытых аранжировку, сделавшую ее в период холодной войны элементом западного политического дискурса безопасности. Открытое общество Поппера противостоит одновременно как «внешнему злу» тоталитаризма, так и интеллектуальным силам, пытающимся разложить это общество «изнутри», эксплуатируя то внутреннее напряжение, которое по необходимости присуще ему как системе, сделавшей ставку на свободную игру индивидуальных и групповых интересов и инициатив. Не зря парадигмальный труд Поппера озаглавлен «Открытое общество и его враги», а кончается первый том этой книги призывом «позаботиться так хорошо, как мы только сможем, о безопасности и вместе с тем о свободе» [Popper 1966: 201].