Читать ««Наутилус Помпилиус». Мы вошли в эту воду однажды» онлайн - страница 129

Онколог был по-своему прав, если не считать клятву Гиппократа, которую в нашей стране все равно никто не принимал (в СССР клялись «Клятвой Советского врача» — она почти такая же, как гиппократова, только ненастоящая). Прав — если уж подвернулся тебе «жирный цыпленочек», грешно не общипать. Правда, он не знал, что «цыпленочка» уже не кормят. Илья потом сказал: «Он с меня просил небольшую японскую машинку — деньгами, конечно»… Во времена «Нау» Илья расплатился бы с легкостью, онколог остановил бы экспансию родинки, и дело бы сладилось к общему удовольствию…

Больше Илья к онкологу не ходил. Он судорожно искал выход. И выход, пусть не сразу, но нашелся. В Белоруссии после Чернобыля онкологии уделялось особое внимание; жена Леся прописана была в Минске; оставалось оформить какие-то справки, чтобы все было официально, и Илья оказался на приеме у белорусского онколога.

Это был, как потом с восторгом вспоминал Илья, «настоящий старый еврей-доктор». Он осмотрел Илью и спросил: «Гуманитарными профессиями занимаетесь?». Илья дрогнул — вдруг этот тоже признает его поэтом «Наутилуса»?!. И спросил: «Почему Вы так думаете?». На что старый еврей сказал: «Был бы ты трактористом, ты б ко мне полгода назад прибежал»…

Операция в Белоруссии обошлась в двести баксов. На прощанье тот же старый доктор сказал: «Если б ты на три месяца раньше пришел, я бы дал гарантию. А так… Проживешь три года — будешь жить дальше. Не проживешь — не обижайся»… Это было в начале лета 2004-го.

Когда он вышел из больницы, мы писали какой-то синопсис в Белоруссии, на даче Леськиной мамы, милейшей Нины Ивановны. Илья выглядел странно — левая рука у него была пришита к груди — пересадка кожи. Он много смеялся. Казалось, пронесло…

48

В нем было много жизни. Много сил, которые нужно было постоянно расходовать, чем он и занимался с азартом. Особенно, на отдыхе.

Мы были в Хорватии, остров Большой Лошинь. Жили в соседних домах — через крошечное подобие дворика.

Александр Коротич и Илья Кормильцев, 2001 год

Наш с Ленкой день начинается, скажем так, не слишком рано. И начинается он с утреннего кофе. Это такая медлительная процедура, которая в дому называется «утро-офицерская вдова» — как будто с вечера мы сами себя высекли и теперь пытаемся хоть как-то прийти в себя после экзекуции. Упорно, тихо; если говорим, то полуслышно…

Итак, часов в десять мы выползали на солнце и садились пить кофе. Заметив наше появление, через дворик спешил Илья. Спешил не один, а с двухлитровой бутылкой семидесятипроцентной ракии в одной руке и с рюмкой в другой. Плюхался на третий стул, для него и поставленный, наливал рюмочку и предлагал — сперва Ленке: «Будешь?» — потом мне: «Будешь?» — потом сам себе: «Ну, не хотите — как хотите!» — и, оглянувшись на свой «апатмент», вбрасывал рюмочку в себя. Мы поутру употреблять этот зверский напиток никак не могли, Илья же, опять оглянувшись, производил «вбрасывание» еще рюмочки, и только после этого говорил: «Ну, с добрым утром». И тут наступало время укоризны.