Читать «Весна гения: Опыт литературного портрета» онлайн - страница 43

Противоречия между застывшими канонами религиозного мышления и живым, жадным к знаниям умом Фреда – вот что было первопричиной, приведшей к нравственному перелому.

Сталкиваясь с полицейским отношением пиетизма к любому проявлению мысли, вера Фреда претерпевает жесточайшие разочарования. Он ошеломлен умственной ограниченностью вуппертальских пасторов, предпочитающих «вечный календарь» современной литературе. Он потрясен духовной примитивностью религиозной жизни, где над любым земным чувством, над каждым думающим человеком висит дамоклов меч. Церковь меньше всего уважает избранный им девиз «Бог – это мысль!», считая его фикцией.

Постепенно Фред все больше убеждается, что религия сковывает умственное развитие человека, что она не любит тех, кто ищет и открывает новые пути и вершины. Для его созревающего гения, испытывающего крылья перед полетом, всего этого предостаточно, чтобы до глубины души возненавидеть религию.

Не один и не два факта свидетельствуют о глубоких противоречиях между сознанием Фреда и духовной гильотиной церкви. И хотя многие из этих противоречий уже покрыты прахом времени, тем не менее сохранились достаточно яркие рассказы о трагических столкновениях юноши с жестокостью и варварством религиозного фанатизма…

Вот хотя бы три из них.

•

…Урок по литературе подходил к концу, когда щупленький рыжеволосый Ганс, сын деревообделочника, высоко поднял руку. Класс моментально затих, зная, что этот хитрый парнишка всегда задает господину учителю каверзные вопросы.

– Вчера пастор Коль сказал моему отцу, что Иоганн Вольфганг Гёте – шарлатан, который пишет под диктовку дьявола. Мой отец рассердился и назвал пастора ослом. Меня все это очень смущает, и я прошу разъяснить мне, господин…

Учитель, высокий сухощавый семинарист, затянутый в тесный черный жакет, не желая дослушать вопрос до конца, перебивает:

– Преподобный пастор прав, любезный Ганс! Веймарец Гёте – настоящий безбожник, развращающий помыслы юных. Наша церковь никогда не считала его своим сыном. Мой горячий совет тебе – сегодня же помолиться о спасении души твоего отца…

Перепуганный гневом учителя, Ганс тяжело опускается на парту, как вдруг взволнованный голос рассек тишину:

– Здесь какое-то недоразумение, господин учитель! Поэт, о котором зашла речь, гениален, а небо, говорят, уважает гениев…

Холодные глаза учителя удивленно всматриваются в темный угол. Там, на последней парте, он видит искрящийся взгляд белокурого юноши, который, по-видимому, забыв, где он находится, продолжает:

– …Неужели возможно автора «Фауста» отлучить от церкви с такой легкостью и… беззаботностью!

– У меня такое ощущение, что господин Энгельс-младший защищает то, что ему недостаточно хорошо знакомо…

Замечание учителя, процеженное сквозь зубы, задело юношу за живое. Он понимает, что ему придется предстать перед учительским советом, но не ответить он уже не в состоянии.

– Я сын немца, господин учитель, и уже поэтому не могу защищать то, что мне чуждо. Смею думать, что сравнительно хорошо знаком с великолепным пером веймарского Гомера. Чтобы вы могли убедиться в этом, позвольте на память прочитать вам несколько страниц из его «Фауста»…