Читать «Хам и хамелеоны. Том 2» онлайн - страница 139

На ноги Николай поднялся на вторые сутки, еще в реанимации, как Нине рассказывали, чтобы пересесть в передвижное кресло, в котором его привезли в палату. Но поправлялся он медленно. Держалась температура. По нескольку раз в день у него брали кровь на анализы. Появилось осложнение, хотя и не опасное, на легкие.

И только на десятый день произошла заметная перемена. Улучшение было резким и уже окончательным. От анальгетиков Николай отказывался, уверяя, что боли его практически не беспокоят. Он с аппетитом ел, с еще большим наслаждением пил красное вино, которое в госпитале ему давали на обед и на ужин, опустошал по утрам баночки фигового варенья, самостоятельно мылся, брился и не переставал улыбаться медсестрам и санитаркам, особенно двум чернокожим девушкам в белоснежных одеяниях, которые учились на военных медсестер и проходили в отделении практику. От их лучезарных улыбок и шоколадных лиц Нина тоже не могла оторвать взгляда. Одевался Николай только в белые рубашки и джинсы, которые не носил уже много лет…

Цюрихское правобережье как на ладони просматривалось с высоты Линденхофа. Город утопал в белесой дымке. Дождь лил вторые сутки. Для ведения наблюдения приходилось постоянно отклоняться от тщательно продуманного сценария. Окна в «опеле» запотевали. Чтобы подсушить салон, приходилось запускать двигатель, включать вентиляцию.

Улица лучше просматривалась из гастхофа на углу, окна которого выходили к Лиммату и на сами виллы с их летними садами и раскисшими от непогоды газонами, — на приусадебных газонах никто никогда не появлялся. Однако в уютном теплом зале гастхофа невозможно было торчать целыми днями. Как только наплыв утренних посетителей спадал, в заведении становилось безлюдно, и засидевшийся незнакомец не мог не привлекать к себе внимания…

Буркхард Блюмляйн, тридцатилетний профессиональный вор, после учебы в семинарии проживавший в Кёльне, выдавал себя за художника-концептуалиста с уже завидным творческим стажем и узкой специализацией. Сам он постулировал ее как «реконструирование поврежденных объемов» (достаточно грохнуть об пол более-менее ценную вазу и попотеть день-другой, чтобы склеить посудину по кусочкам эпоксидкой, и детище можно было отдавать местным коллекционерам за несколько тысяч евро)…

Сегодня Буркхарду стало наконец ясно, что программу нужно перекраивать, причем не согласовывая с заказчиками. Твердая договоренность с ним — ни на шаг не отступать от заранее продуманного плана — могла теперь лишь навредить делу.

Подкачала сообщница. Хрупкая веснушчатая Моника подхватила простуду и то и дело бегала в туалет гастхофа по-маленькому, каждый раз что-нибудь заказывала, лишний раз светилась на людях. Так не могло продолжаться. Буркхард отправил напарницу в Винтертур, в гостиницу, где вот уже третьи сутки они выдавали себя за германских туристов-молодоженов, помешанных на Швейцарии и восторгающихся местными достопримечательностями. Наблюдение за домом Буркхард намеревался довести до победного конца без Моники. К вечеру он собирался принять окончательное решение, что делать дальше.