Читать «Сталин и НКВД» онлайн - страница 41

Логическое завершение этой схеме дал Ежов на июньском пленуме 1937 г., когда заявил, что в стране действует заговор, и СССР на грани гражданской войны, и нужно было «до конца выкорчевать гнездо правотроцкистской оппозиции из партийного и советского аппарата».

Суммируя все вышесказанное, Сталин говорит о том, что:

— часть партийной и советской бюрократии «разложилась», разорвала с идеалами социализма и стремится к защите своих привилегий, следствием этого может стать реставрация капитализма;

— эта социально-политическая группа пытается вступить в тактический сговор с империалистами Германии;

— противостоять этим тенденциям может только ленинская партия во главе с Вождем.

Мне кажется, что мы имеем дело с реакцией марксистского сознания на возникшие проблемы. А они таковы:

— строительство социализма в СССР в основном закончилось, но в результате у власти оказалась привилегированная бюрократическая группа;

— партия переживает кризис ценностей;

— в обществе зреет глухое недовольство в связи с несоответствием между провозглашенными идеалами и реальностью;

— СССР находится в буржуазном окружении, более того, с момента прихода фашистов к власти в Германии, создалась угроза единого антисоветского лагеря.

Сознание, воспитанное в духе «классового подхода» неизбежно должно было искать всему происходящему классовую оценку. И она была дана — «буржуазный контрреволюционный заговор части правящего слоя».

Смена Ягоды Ежовым совпала с изменением направления работы НКВД — основной удар был перенесен с «троцкистов» на «правых». Обычно между тремя событиями — самоубийством Томского, телеграммой Сталина о замене Ягоды Ежовым и изменением направления следствия — не находят причинно-следственных связей. А между тем, в то время, видимо, они связывались между собой. Ягоду потом будут обвинять в том, что он «правый», а «правые» хотят реставрации капитализма. Не важно, что реальные «правые» Бухарин и Рыков не хотели капитализма. Важно, что им был создан такой образ — «защитников кулаков» и «пособников фашизма». Особенно очевидно это стало в марте 1938 года на процессе «право-троцкистского блока», который подается, как фашистский.

Формулируется эта мысль прокурором Вышинским не сразу. Ядром заговора были «правые». Бухарин довольно подробно рассуждает на эту тему, и его слова обладают логической, а иногда и психологической убедительностью (приведу всю цитату): «Правые контрреволюционеры были, как будто, на первое время «уклоном», как будто, на первый взгляд, такие, которые начинали с недовольства в связи с коллективизацией, с недовольства в связи с индустриализацией, что, якобы, индустриализация губит производство. Это было, на первый взгляд, основное. Затем вышла рютинская платформа. Когда… все средства, все лучшие силы были брошены на индустриализацию страны, на коллективизацию, мы очутились буквально в 24 часа на другой стороне, мы очутились с кулаками, с контрреволюционерами, мы тогда очутились с капиталистическими остатками…. Отсюда и вытекает основной смысл, оценка, с точки зрения субъективной, ясна. Тут получился у нас очень интересный процесс переоценки индивидуального хозяйства, переползание в его идеализацию, в идеализацию собственника… В программе — зажиточное крестьянское хозяйство индивидуала, а кулачок, по сути дела, превращается в самоцель… В 1917 году никому бы из членов партии, в том числе и мне, не пришло бы в голову жалеть каких-нибудь убиенных белогвардейцев, а в период ликвидации кулачества, в 1929–1930 году, мы жалели раскулаченных из так называемых гуманитарных соображений. Кому бы из нас пришло в голову вменять разруху в области нашей экономики в 1919 году, вменять эту разруху большевикам, а не саботажу? Никому. Это просто звучало бы совершенно открыто как измена. А ведь уже в 1928 году я сам дал формулу относительно военно-феодальной эксплуатации крестьянства, то есть вменял издержки классовой борьбы не классу, враждебному по отношению к пролетариату, а именно руководству самого пролетариата. Это же поворот уже на 180 градусов. Это значит, здесь идейно-политические установки переросли в установки контрреволюционные. Кулацкое хозяйство и его интересы стали фактически программным пунктом. Логика борьбы привела к логике идей и к перемене нашей психологии, к контрреволюционизированию наших целей».