Читать «Возвращение в Михайловское» онлайн - страница 150

– Вы с ума сошли! – был ответ. – Ты сошел с ума! (Она продолжала говорить вперемежку ему – то «ты», то «Вы».) Этот тип человека уж точно противопоказан тебе! Ты должен бежать таких людей. Или слишком наивен для такого общения – или слишком внушаем. И, кроме того… тебе нельзя никак терять веру в себя. И все, что ведет к такой потере – должно быть отброшено. Даже любовь, мой милый – даже любовь! – Она все ж удивительно понимала его.

Их встречи почти всегда проходили в темноте – она гасила свечу, она так хотела – она стеснялась. В этой темноте он уходил с ней в ее прошлое – а она возвращала себе то, что недополучила в судьбе… считала себя вправе – в темноте вернуть! – а он лишь ненадолго укрывался в гавани – перевести дух для будущих бурь. И он знал про себя, что только переводит дух. Ему казалось – и она знала… Он постепенно и сам стал испытывать стеснение перед ней: за свой нелепый опыт. Воспитанник петербургских шлюх и кишиневских матрон – он ощущал почти чувство стыда перед невинностью этой сорокалетней женщины. – Словно волненье сына, когда он сознает, что мать догадалась, что он стал мужчиной. Он смирялся с ее стеснительностью – но его молодость понимала не все.

И однажды раскапризничался, был не в духе… – Ну что это такое, в конце концов? Я так и не видел вас! – Он, и впрямь, как мужчина нуждался всегда в созерцании женской наготы. Это влекло его безудержностью и делало его сильным. В тот миг амуры рассаживались над ним на своих небесных престольчиках и срывали с плеч колчаны с неотразимыми стрелами.

Женщина была смела – даже если не в любви: она зажгла свечи. И не одну, а сразу несколько. …И осветилось все. Келья с косыми досками потолка, со следами банной сырости на потолке… Жизнь, какая была до – и та, что будет после. Цветы последние милей… Нет-нет… его спутница была прекрасна, все еще (этого «все еще» – не миновать, нет! Но все же…). Небольшого роста – чтоб не сказать маленького (что обычно не замечалось). Кожа была нежна, талия хрупка, и изящно переходила в бедра …а бедра и таз – вовсе прелесть! даже не мешали растяжки на животе от бесконечных родов. Если и увяданье природы – то пышное. (Элиз станет такой лет этак через пять – может, ране… – расчислил он мысленно. Что впервые не удивило его своей обыденностью. – Элиз ведь тоже была старше его!) Привидеть над всем этим – черные, угольные небольшие глаза, словно проникающие душу скрозь… и чуть отставленную нижнюю губку Марии-Антуанетты… Эта женщина вполне могла умереть на гильотине королевой Франции! Цветы последние милей… (что-то дальше было не сказать никак.) Но она стояла перед ним, вся дрожа – в ожиданьи приговора от его молодости. Чертте что, ей-богу – черт-те что! – хотелось заплакать. Он больше не настаивал ни на чем – никогда. Сорок, за сорок, «старушка-Ларина». Цветы последние милей… – роскошных первенцев полей…

Иногда ему казалось, что она больше знает о нем, нежли он сам о себе…Она могла сказать ему: – Вы нынче не настроены, Александр! Лежите-ка спокойно! – и это бывало обычно тогда, когда он в самом деле чувствовал, что не настроен. Он послушно успокаивался – и лежал и мог думать так – о чем угодно. О ее дочери… которая, возможно, все знала – и именно сейчас страдала нещадно. О девочке с беззащитными ногами, которая вышла замуж. (И пусть теперь муж защитит!) Об Эдемском саду в немецкой хижине… О Раевском, Годунове… Он лежал, не шевелясь – а его ласкали: бережно, ненавязчиво, по-матерински…