Читать «Монады» онлайн - страница 313

Начались разговоры и обсуждения. Высказывались подозрения по поводу главных фигурантов украинских событий. Оно и понятно. Поминались и американские деньги. Хотя что они?! Что эти смехотворные деньги по сравнению с деньгами и всем административным и массмедийным аппаратным массивом действующей власти (попробуйте, переведите это на денежный эквивалент)! Без затрат и малое городское гуляние не устроишь. Ничего в этом зазорного нет.

Поминался и личный опыт столкновения со всякого рода проявлением национальных эмоций. А где их нет? Да еще в периоды почти катастрофических пертурбаций?! Многое говорилось справедливого и несправедливого о справедливом, явном и еще сокрытом, имеющем быть в недалеком будущем. В общем, народ-то у нас умный, начитанный, въедливый, наученный на собственном горьком опыте всего подобного и многого другого специфического, почти нигде не воспроизводимого. Ой, прости нас Господи!

Но меня в этом всем волновала одна проблема. Она вряд ли может быть темой всенародного обсуждения. Но коли собравшиеся назвали себя интеллектуалами (есть такие!), так и есть проблема – позиция интеллектуала в подобных событиях. То есть, если выразиться более наукообразно, точка его локации. Дело в том, что интеллектуал – это не просто умное и образованное социальное существо. Умных и образованных полно. И поумнее нас найдутся. Какой-нибудь Леонтьев на телевидении что – разве глупый? Нет, далеко не глупый. Премного даже умный и образованный. А Павловский – умница! И прочие. И прочие. Но интеллектуал (пусть в моем, скажем, конкретном виде и образе он выйдет что и поглупее вышеназванных) – это не просто умная и образованная человеческая личность, но некое такое специально выведенное существо для проверки и испытания на прочность всевозможных властных мифов и дискурсов. Как, скажем, собака, натасканная на наркотики. В этой должности нет никакой ущербности и никаких преимуществ перед другими. Просто должно быть понятие добровольно принятого на себя служения, культурная вменяемость и соответствующие нормы профессиональной или, вернее, корпоративной этики, если такая существует и может существовать в наше время. И, скажем, переход на службу во власть или добровольное служение ей (не будем судить, хорошо это или плохо, во многом оно зависит еще от сути самой власти), при всей твоей неземной образованности и бесподобном уме выводит тебя за страту интеллектуалов. Их судьба – испытывать социокультурные проекты. А ты уже подрядился обслуживать какой-то один из них. Опять-таки, повторюсь, в этом нет какой-то принципиальной преимущественности, но только чистота понимания своей позиции и, соответственно, цены твоего высказывания на свободном рынке идей и оценок. Естественно, подобным образом описанная позиция и жизненная стратегия вполне нелегка и подбирает себе личностей с подходящей психосоматикой. В смысле, могущих переносить подобное странное и, признаемся, в эмоциональном и порой в простом житейском отношении нелегкое положение, приводящее порой к почти тотальному одиночеству в окружающем социуме. Посему естественен и часто реализуем соблазн интеллектуалов (поход во власть мы уже поминали) встать на баррикады или даже уйти в террористическое подполье вместе с обиженными и угнетенными, столь честно и ревностно досель защищаемыми от давления и террора власти. Этот отчасти понимаемый и даже извиняемый жест является попыткой преодоления тотального одиночества, а порой и отчаяния. Но, согласно все той же удручающе холодной и почти нечеловеческой логике нашего предыдущего рассуждения – измена чистоте позиции. То есть попытка участвовать в реализации одного из социокультурных проектов, который, как и все другие, уже до момента своей реализации, несет в себе бациллу тотальности и насилия, что оценивать и упреждать и есть миссия интеллектуала. Это все с некоторыми сомнениями и в явном смущении (если – как, впрочем, и всегда – не с внутренним смятением) я высказал милым и воодушевленным участникам украинской революции. То есть…