Читать «Приключения сионского мудреца» онлайн - страница 98

Глава 2

Прошло полгода, как я покинул Бердичев вскоре после желудочного кровотечения. Я хотел убежать от болезни и от обещаний мамы, что без неё погибну, что должен быть рядом с ней и заниматься только своим здоровьем — «ведь я такой слабый и больной», хотя и неблагодарный сын. А главное: не слушать папу и брата, которые хотят меня погубить. Бердичевские хирурги мне тоже обещали скорый конец от язвенных кровотечений, причём в самом неподходящем месте — в том, где их не будет, чтобы мне оказать быструю помощь — отрезать у меня две трети желудка! От них я тоже сбежал в Душанбе. Меня от этих врачей, которых я нанюхался с детства, тошнило больше, чем от язвенной болезни! Возможно, эта болезнь у меня и возникла оттого, что меня с детства от многого тошнило? У меня появилась стойкая мечта стать врачом, чтобы не зависеть от других врачей и работать не как они, а как я себе врача представлял. Брат — единственный, кто знал об этой моей мечте и поддерживал её. Мы с ним даже посетили мединститут в Душанбе, который носил имя Авиценны или, как звучало на входных дверях института, ТГМИ (Таджикский государственный медицинский институт имени Абуали ибн Сино). Это меня тоже завораживало! Когда мы подошли к зданию мединститута, то во мне всё задрожало, я возбудился, как если бы подошёл к девушке, в которую был влюблён, но она ещё об этом не догадывалась, а я не решался ей об этом сообщить. «Чего ты побледнел?» — спросил брат, когда вошли внутрь института и прошлись по его коридорам, поднялись на второй и третий этаж. Он задал риторический вопрос, т. к. понимал меня без лишних слов. Мы с ним обычно разговаривали, не договаривая предложения, понимая друг друга без слов, что затрудняло другим наш разговор подслушать. Они просто не понимали, о чём мы говорим. В автобусах и троллейбусах мы часто переходили на идиш, если говорили о тайнах, тем более что вокруг тоже говорили на иностранном — таджикском. Окружение на нас смотрело, не понимая, на каком языке мы говорим. Это же не Бердичев, где украинец знает, что если еврей не разговаривает на русском, то это еврейский язык — идиш. Хотя были и такие, как, например, мой одноклассник, а затем однокурсник по техникуму, которые использовали украинский для лучшей связи с местным населением. А главное, учителя повышали оценки за «балаканье» на «мове». С населением «мова» не помогала: это было уж слишком нахально: с такой явной физиономией — и в хохлы! Почти что еврей-выкрест, а как известно: «жид крещеный, что вор прощеный!». А здесь другое дело — еврейский был как иностранный. Местные: таджики и бухарские евреи, которых мы поначалу не отличали от таджиков, разговаривали на таджикском, и нас они считали не евреями, а русскими. Поэтому один таджик и ошибся в автобусе, когда я утром штурмовал — «брал» автобус, чтобы попасть на работу. Я был один, без брата, и поэтому на идиш не говорил. А моё поведение и то, что я его опередил в дверях и проскочил раньше, а главное, моя «славянская», как оказалась, внешность его возмутила, и он произнёс: «Убирайся к себе в Ленинград — тут моя земляк».