Читать «Приключения сионского мудреца» онлайн - страница 239

Но с помощью русскоязычных соседей и они, в конце концов, загоготали. В то время как все ассистенты и доценты уже практически «катались по полу» со смеху и «рвали пупы» от веселья, Людмила Алексеевна не смеялась — ей было достаточно произведённого эротического эффекта. На этой кафедре было «засилье евреев», кроме самой Мальцевой, как бы сказал украинец. Я их уже знал как пациент, когда в 65-ом году приехал первый раз в Душанбе и работал на заводе бытовых холодильников. Решил обследоваться после сорокакилометровой прогулки в горах, проверить, что с язвой двенадцатиперстной кишки сталось. Лёг на обследование и стационарное лечение на пару недель. В клинике чётко распределены обязанности: ведёт больных больничный ординатор, а консультационные обходы делают ассистенты, доцент и профессор. Больничным ординатором была тонкая, длинная, как аскарида, похожая на «язвенницу» сорокалетняя женщина. Раз в неделю обход делал профессор или доцент. Повезло и мне один раз — обход сделала сама Мальцева. Ей доложили, что у меня рентген не обнаружил язву. «Он астеник», — объявила Мальцева свите из врачей, ассистентов, доцентов и студентов, что означало, что я худой и бледный. Дальше она велела мне больше есть и ещё обвязывать животик шерстяным платком, что считала очень полезным. Делала это, очевидно, из-за своего застарелого радикулита, и ей становилось при этом тепло в животе, и мне того желала. Доценты, ассистенты, врачи и студенты тут же записали это простое, но гениальное средство в свои конспекты и будут отныне всем больным советовать это делать. Нужно только достать оренбургский платок, обвязаться им — и гуляй себе с женщиной, ходи на пляж, купайся, затем можно платок отвязать, выжать от воды, высушить, совершить секс в палатке и выздоровеешь. Затем меня стали «раздавать» студентам, и они один за другим, по три-четыре в день, приходили и меня опрашивали: собирали анамнез, записывали всё в конспекты, простукивали, прослушивали. Один назвался Иосифом — бухарский еврей. Я ему сказал, что тоже хочу поступить в институт. «Ой, только не в медицинский! — сказал он. — Очень тяжело учиться и нудно». Один маленький ассистент-таджик захотел меня продемонстрировать студентам на лекции Мальцевой как образец астеника. Он занимался подготовкой «экспонатов» к лекции профессора. Я согласился и ему сообщил, что хочу учиться в институте. Он на меня скептически посмотрел, как психиатр на психа, который говорит, что сам является главным психиатром мира. Меня вызвали на сцену, и Мальцева описывала студентам таких, как я, а ассистент меня демонстрировал. Глядя на студентов в зале, я себя представлял сидящим в их рядах, но не с голым животом, а в белом халате и шапочке. На кафедре и в клинике выделялся доцент Аронов с «откляченным» задом, как у портного, примеряющего костюм на знатного клиента. Полнеющий или уже располневший в свои 50 с лишним лет, еврей, несмотря на окончание фамилии на «ов». Один раз, кроме Мальцевой, меня посмотрел ассистент, но по важности почти доцент. Маленький, с большим носом, худой, похожий на парикмахера, которому на Украине прохода не давали бы! Услышав, что у меня рентген не подтвердил язвы двенадцатиперстной кишки, произнес русскую мудрость: «От добра добра не ищут!» — и выписал меня, сволочь, не дал отдохнуть после глотания многочисленных зондов. Как говорили русские пациенты: «Абдурахман глотает лагман», — таджикское национальное блюдо с длинной лапшой, имея в виду — резиновый зонд проглотить — что таджикам лагман съесть. И, вот сейчас — через 7 лет, я их всех вновь вижу. Но я уже студент, кем я себя тогда и представлял. Конечно, они меня забыли, вернее, не знали и тогда, зато я их не забыл. Конечно же, в роли учителей они казались более могущественными, чем в роли врачей. Тогда я не чувствовал, что они что-то могут, а сейчас даже очень многое, например, провалить на экзамене. Пропедевтика считается, после анатомии, вторым по значимости методом для «отсеивания» студентов из института. Я быстро научился пользоваться стетоскопом, в том числе, и соседей прослушивать через стенку. А в это время в зоопарке нам подарили сиамскую кошку, взамен дога, но в сто раз меньшую, но не менее злую, кусачую, которую я обозвал Ушастиком за большие и острые торчащие ушки. Я мог её прослушать стетоскопом, чтобы не использовать для этого родных и близких. Хотя её было опасней — при неосторожном приближении головы к её тельцу можно было подвергнуться укусу в нос, например. У нас получилось, как в болгарской сказке про дурака, который корову на базаре обменял на мешок гнилых яблок, хотя нельзя было сказать, что Ушастик был гнилым. Очень даже энергично встречал всех гостей, обнюхивал их, как собака, и обычно, укусив гостя за ногк, убегал, довольный содеянным. У нас не было спокойных, добрых животных. Даже индийские скворцы, или, как таджики называют их, «майнушки», которые, свив себе гнёзда у нас в лоджии, решили, что это мы у них гнездо свили, а не они у нас. Они были крайне недовольны, что мы в их лоджии чай распиваем — мешаем им. На улице, около дома, мы частенько подвергались нападению. Они пикировали на наши головы, стараясь клюнуть и отогнать нас от их дома. Животные, говорят, похожи на своих хозяев, хотя мы и не были хозяевами скворцов.