Читать «Приключения сионского мудреца» онлайн - страница 233

Гистологи учили под микроскопом узнавать по клеткам ткань. Но студенты — находчивый народ и догадались, что «птичку», оказывается, легче узнать именно по заднему месту! Попробуй запомни, как эти клетки в разных органах выглядят, если они все похожи. Попробуй, например, различить клетки сердечной мышцы и мышцы ноги. А вот, если просто взять предметное стекло, где срез этих мышц ещё и окрашен, то гораздо легче сказать, что это сердечная мышца, а это наружная мышца. И каждый из нас, прежде чем рассмотреть ткань под микроскопом, смотрел ее просто невооружённым глазом на свету и вскоре мог точно определить, какой это кусочек «мяса», из какого места. Т. е. мы учились не гистологами быть, а покупателями в мясной лавке! А это и надо будет делать в конце года на экзамене по гистологии, под микроскопом.

На микробиологии никого не резали, а зря, т. к. микробов и вирусов стоило бы прирезать, а мы их рассматривали под микроскопом и изучали, хотя до этого, конечно, лаборанты их убили уже спиртами и своими красками. Всё же своими руками и ножом доставило бы больше удовольствия микроб или вирус зарезать и при этом шутить, как это делал Грызлов с бабульками. Например, резать микробы, приговаривая: «Сейчас я твой желудок вспорю, за то, что ты человека жрал, а сейчас я твой мозг искромсаю, чтобы думал, в следующий раз, кого заражать!».

Из-за того, что закончилась анатомия, лишились возможности наблюдать гуляния профессора Фромкина с Симоненко на сцене: по канавкам, ямкам, впадинам и проходам. Гена Мешков перестал нам выдавать органы и мозги, и потерял для нас своё значение, но не для Пети Мулюкова, т. к. продолжал к Пете приставать. Но это не мешало «Петиной» учёбе, а даже её как-то стимулировало, потому что он, наряду со мной и Разумовой, числился в отличниках. Что доказало: неважно, какие пути мы в сексе выбираем.

В школе и техникуме учил как бы английский язык, а в институте решил учить немецкий. Его преподавала еврейка Белла Иосифовна, которая показалась мне добрее «русских англичанок». Я её сразу уличил, да и как можно было ошибиться в этой пожилой еврейке, да ещё с таким именем и отчеством. Казалось бы, и у меня вид и отчество были не лучше, но моя фамилия её смутила. И она спросила на первом занятии, когда я с ней заговорил на плохом идише, не «фольксдойч» ли я. Я и не знал, что это такое, но понял, что это какой-то немец. «Нет, наоборот!» — ответил я, и она больше к этому вопросу не возвращалась. Благодаря идишу её немецкую болтовню я понимал лучше всех остальных, но хуже всех остальных читал и говорил. Белла Иосифовна кривилась, но понимала благодаря её, возможно тоже, знаниям «идиш». Она же не могла вслух сказать: «Перестаньте говорить на еврейском!». А для окружающих это был плохой немецкий.

С латинским было сложнее, т. к. я не был римлянином, и приходилось его учить. Хотя преподавала его у нас тоже не римлянка, а такая же, как Бэлла Иосифовна, только с другим именем и отчеством.