Читать «Истины на камне» онлайн - страница 62

Геннадий Емельянов

— Робот из тугоплавкого материала, — сказал Мозг. — Расплавить его может лишь специальная печь.

— Да, дела!

На купол гондолы с различимым стуком посыпались стрекотухи, они падали, будто слепой дождь на жестяную крышу. Я часто слышал такой стук, когда жил со старым казахом в степи и пас коней. Слитой шелест дождя, капли на окне, прокладывающие ломкие дорожки, аромат мокрого поля… Все это вызывало во мне острую любовь к сущему, и я начинал думать о том, что предназначение человека гораздо выше, чем просто дышать, роднясь с Землей, что мы перед кем-то виноваты и кому-то или чему-то очень обязаны своим благополучием. Это были грустные мысли. Похоже, о том же думал и мой казах: взгляд, его застывал, глаза меркло блестели в сумерках. В дождь мне всегда хотелось спать. Вот и сейчас голову мою начал кутать туман, и почудилось, будто бегу рядом с лошадью, окунаясь лицом в ее жесткую гриву. Под копытами содрогается земля, в ушах гудит ветерок… Я, кажется, и взаправду прилег на тахту в холле, и разбудил меня громовой голос. Представьте, Мозг орал песню, которой я научил его на досуге:

… Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают расписные Стеньки Разина челны…

— Эй, Голова, что с тобой?

Мозг старательно выводил слова, и от его железного голоса лопались перепонки.

— Прошу прекратить, слышишь!

Никакого впечатления.

Купол гондолы сплошь застилали теперь стрекотухи Это неопасно, пусть себе ползают. Однако тут же безмятежность моя улетучилась я заметил, что по куполу стекает зеленая слизь, выделяемая незваными гостями. «К чему бы такое?»

— Голова!

Песня кончилась, и наступила тишина — нестойкая и тревожная, в холле вспыхнули светильники, потому что крылатые разбойники совсем застили солнце.

— Голова, ты слышишь меня?

— Плохо.

— Как это — плохо?

— …Есть письмо, Ло. По программе я должен был передать тебе его позже, но я добрый, могу и сей минут прочитать, если ты выслушаешь меня со вниманием и благосклонно. Если ты в подходящем настроении. И вообще…

— Что значит «вообще»?

— Ничего не значит.

— Голова, у тебя разладилась система?

— Ничуть не бывало — у меня полный порядок, я весел и великодушен, петь хочу, а песням ты меня не научил. Я весел и добр, в отличие от тебя.

Железная башка верно подметила: я был невесел и недобр — в душу мою заползала, разливалась во мне черная тоска. По-прежнему клонило в сон. Некоторое время я еще боролся с дремой, потом плашмя упал на тахту и с мучительным усилием подтянул под голову подушку. Я спал и не спал. Это было странное состояние. Глухо, но и отчетливо, как сквозь воду, слышал я голос. Мозг читал письмо:

«Логвину-младшему от Логвина-старшего.

Мальчик мой!

Расстались мы сухо, но я буду вспоминать о тебе часто и до конца дней своих. Я виноват перед тобой — у меня всегда недоставало времени, чтобы просто посидеть рядом с тобой и помолчать. А если уж честно, то я избегал тебя, чтобы не читать наставлений, потому как боялся увидеть в итоге своего племянника, которым втайне гордился и горжусь, таким, как все, — в меру вежливым, в меру любопытным, в меру любящим…»