Читать «Годы эмиграции» онлайн - страница 236

С чрезвычайной легкостью неоднократно менял он свои «вехи», политические и личные, приходил и уходил, нередко с шумом и треском, бранясь и ссорясь с вчерашними единомышленниками: ген. Деникиным, Мельгуновым, Николаевским, Далиным, Керенским. Перед всеми названными, кроме Деникина, я неизменно защищал его, до собственного печального опыта.

Задумываясь над непонятной и неожиданной атакой Гуля, я предположил, что главным, может быть даже не вполне осознанным, мотивом его, было заполучить в свои руки «Новый Журнал», стать вторым, если не лучшим, «Карповичем» (После смерти Денике и выхода из редакции Тимашева, по болезни, единоличная или, по Гулю, «лучшая» возможность и осуществилась: с 88-й Книги «Новый Журнал» редактируется единолично Романом Гулем, формально утвержденным редактором на заседании Корпорации 13 ноября 1966 года.).

Что этот мотив не был ему чужд, в этом я и сейчас убежден. Но одновременно с этой, естественной, версией возникла и другая – «официозная», опирающаяся на свидетельство жены Гуля. Когда Коварский вернулся с отдыха и узнал о происшедшем на заседании Корпорации, он телефонировал Гулю, чтобы выслушать, как тот воспринял происшедшее, что будет с «Новым Журналом»? Гуля не было дома, и Ольга Андреевна простодушно пояснила, что выходка мужа была реакцией на мою критическую статью (в «Социалистическом Вестнике» и «Русской Мысли») о переизданной в новом варианте старой книге Гуля о знаменитом эсеровском террористе-провокаторе Азефе. «Непонятно, почему Вишняк так отнесся к книге, когда даже Чернов ничего не сказал»

По выходе «исторического романа» «Азеф» его автор подарил мне экземпляр с надписью: «Дорогому М. В. В. для разноса. Дружески». Подпись. Я тут же осведомился, хочет ли он, чтобы я написал о книге. Он ответил: «Сейчас нет!..» Он скажет, когда захочет. Оказалось, он условился уже об отзыве в «Русской Мысли» с Ириной Одоевцевой, которая и «отозвалась» об «Азефе» восторженно.

После появления этого отзыва Гуль поднял семафор и заявил: путь для меня свободен – могу писать. Когда же я книгу прочел, я ее не одобрил и возмутился тем, что о ней и ее авторе написали сослуживец Гуля по Радио Освобождение Завалишин и пресловутый Ульянов. Завалишин считал, что своим «Азефом» «автор заполнил пробел, образовавшийся в эмигрантской литературе после смерти Алданова». Ульянов же совсем хватил через край: отдал предпочтение Гулю перед А. Толстым и П. Щеголевым и, сравнивая Азефа у Гуля с Гекатой у Шекспира и «Бесами», без стеснения заявил: «что Достоевскому предстало как прозрение, то здесь (в «Азефе») усмотрено в истории, в фактах, в воплощении». Завалишин снисходительно допускал, что в революционной среде, как во всякой другой, «могут быть святые и мерзавцы, нравственно чистые и аморальные люди». Но как только революционеры «углубляются в партийную работу, для них исчезает всё человеческое» в человеке! Ульянов не мог не перещеголять его и удостоверил, как историк по профессии, что Гуль в «Азефе», «как бы развязывает язык истории». В «Азефе» показано, как «отвратителен» не один Азеф, а «само подполье с его хлыстовской навинченностью и экзальтацией, вместо подлинного подъема».