Читать «С милой рай и в шалаше» онлайн - страница 62

— Что такое? Мне что, наказывать вас! А ну, марш сейчас же!

Потом молчаливая сестра стала вытаскивать нам из подвала: палатку, какой–то рефлектор солнечный, как она сказала, потом целые коробки с бинтами, медикаментами и еще всего столько, что я подумала, что уж не на войну ли мы собрались. Ах, как я оказалась права! Мы действительно, как потом оказалось, ехали туда, в самое пекло Сахары и пекло страданий. Но сначала о нем.

Как только все, что нам дали, мы вытащили во двор, то тут же наш господин подогнал микроавтобус. Потом мы стали загружать вещи по списку, который читала сестра по–арабски, а нам надо было с Милкой успевать понять и, схватив коробку с тем, что она называла, пытаться засунуть их, втиснуть в переполненный фургон. Каково же было наше удивление, когда мы наконец–то, после многих упреков и даже пощечин, за не понимание и слабые знания арабского, когда нас стали буквально заталкивать вслед за нашим багажом в кузов микроавтобуса! Мы с Милкой пробовали возмутиться, но появившийся Циклоп тут же грубо и с силой впихнул нас, прижал к коробкам и следом с силой придавил дверцей. Все! Это конец, подумала. Ну как можно в такой позе и тесноте ехать, к тому же и Милка, как лягушка, раздавленная в нелепой позе, распласталась рядом.

— Ну что, б…. — Слышу, как она шипит злобно. — Дождалась своего голубоглазого чебурека?

Машина заурчала мотором, и следом мы поехали…Пока выезжали из города, я все пыталась вывернуться, оглянуться и хотя бы краешком глаз увидеть то место и город, в котором мы пробыли почти месяц. Но все, что мне удалось увидеть, это стремительно убегающую ленту шоссе, которая ускользала из–под скошенных глаз, отчего сразу же закружилась голова. К тому же я скоро поняла, что мне надо было на дорожку забежать кое–куда… Но убийственная духота, острый запах лекарств и жара, нестерпимое солнце добивали мою решимость просить скорую остановку. Примерно через полчаса, когда мы с Милкой уже матюгались и, не сдерживая выражений, ругали Циклопа, так нам было неудобно, машина куда–то свернула и по проникающей пыли к нам в кузов мы поняли, что нас куда–то отвозят с хорошей дороги. Машина остановилась. Мы просто изнывали от позы, неудобства, от того, что мы такие взрослые, здоровенные бабы, согнувшись в три погибели, скорчились, словно препарированные лягушки и распластаны в нелепых позах. Потом мы замолчали. Прислушались. Около дверцы нашего микроавтобуса кто–то разговаривал с нашим доктором.

— Это он. — Говорю Милке из–за коробок.

— Твой чебурек?

— Да, это его голос, я запомнила.

— Хоть бы он нас вытащил из этой банки? Как ты считаешь, он…

Внезапно за нашими спинами крутнулась ручка, больно проехавшись по спине и следом…

Мамочки! Воздух, свобода!

Не успеваю опомниться, как мы с Милкой кубарем сыпемся на пыльную и обжигающую землю, так как ничто теперь нас не сдерживает со спины. Бабах!

Пока соображаю, сидя на земле в пыли, и поднимаю голову то первое что вижу, это его насмешливые и такие необычные голубые глаза.

Он говорит что–то насчет того, что мы приехали. Доктор ему отвечает, что нам еще ехать и ехать. К нему подходят и что–то выкрикивают в приветствии, поднимая руку, сжатую в кулак, но что — не пойму. Доктор видит и переводит нам с Милкой: единство, справедливость, свобода.