Читать «Днепр могучий» онлайн - страница 127

Лет восемнадцати женился, а в бурном семнадцатом году родила ему жена двойню: дочь и сына. Как сейчас помнится, счастье было безмерным. А тут подоспела гражданская война, колчаковщина. И ушел Голев в партизаны. Долго и славно воевал он с белыми, большой путь прошел — до самого Тихого океана. А возвратившись на Урал, растил детей и варил сталь.

Много воды утекло с тех пор, очень много. Дети выросли, окончили институт. Они тоже стали металлургами, и их направили в Кривой Рог. Тарас и сам собирался перебраться вслед за ними, чтобы пожить вместе, одной семьей. Помешала война. Как случилось это, Голев не знал, только сын и дочь его остались за линией фронта. Где они теперь? Живы ли? Болит и стонет отцовское сердце. И кто знает, не такой ли вот немец, как этот пленный, угнал их в свою проклятую Германию, а может, надругавшись, и убил дорогой? Мысли об этом терзали душу, и не было границ горю солдата.

2

Последние минуты перед атакой. Недолги они, а сколько человек передумает за это время! Иной раз вся жизнь пробежит перед глазами — от самого босоногого детства до этого вот момента, когда стоишь и ждешь сигнала, а грязный окоп вдруг становится таким уютным, но ты, повинуясь команде, все равно покинешь его и побежишь через исхлестанное огнем и железом поле навстречу своей солдатской доле, своей судьбе, знать которую ты не можешь.

В седой голове Щербинина тоже проносились разные мысли. Но они целиком были прикованы к предстоящему бою. А все ли сделано? Все ли предусмотрено? И как поведет себя коварный и искушенный в войне противник? Нет, сердце командира не может знать покоя перед боем. И волнение это не зряшное, а то святое волнение, которое переживает человек перед трудным испытанием. И даже в самый решающий момент, когда голова должна оставаться ледяной и трезвой, командирское сердце все равно будет биться в груди жарко и тревожно. Такова уж природа боя, и с ней ничего не поделаешь.

Пять ноль-ноль.

— Начали! — подал команду Щербинин в радиомикрофон.

Три выстрела сливаются в один, и над передним краем вспыхивают три фонаря на парашютах. Светло как днем. И сразу же — удар артиллерии. Дыбом взвивается земля на переднем крае немцев.

При свете ракет офицеры-наблюдатели корректируют огонь, а мощь его все нарастает, гул канонады обрушивается на землю с такой силой, что придавливает собой все остальные звуки.

Медленно гаснут мощные фонари, повисшие в воздухе, и все окрест окутывает густой мрак. Редкие осветительные ракеты ошеломленного противника не в силах разорвать его.

И вот — сигнал. Атака!

Щербинин с тревогой всматривается в ночную темень. Дружно ли поднялись люди? А не свалил ли первые цепи встречный огонь врага? И вдруг оттуда, где еще минуту назад лежала полоса ничейной земли, доносится мощное и грозное «ура». И по тому, как оно нарастало и перекатывалось из конца в конец, Щербинин понял, что атака началась успешно, и если бы не темнота, то можно было бы увидеть, как потеплел взгляд серых с суровинкой глаз старого командира. Но уже через несколько минут Щербинин понял, что продвижение начало замедляться и на некоторых направлениях атака стала захлебываться. Командир полка дал знак радисту, и тот, пощелкав ручками настройки, принялся вызывать комбатов.