Читать «Святитель Филипп Московский. Вехи русской православной истории» онлайн - страница 24

Дмитрий И. Немельштейн

Даль сиза. Ни дуновенья.

Дремлет марево, дрожа.

Здесь, под неумолчной звенью,

Не блуждают сторожа.

Чьи-то косточки белеют.

Сколько их? Не перечесть.

Как давно лежат и тлеют?

Чей позор? А может, честь?

Солнца шар застыл в зените.

Нестерпим палящий гнет.

Промелькнет живою нитью

Змейка нервная. Скользнет,

И опять ни шевеленья.

Только марево дрожит –

Ждет добычи злое время

У неведомой межи.

Январь 2008 года

Святитель Ермоген

Всяк праведник свят, всяк народом любим,

Всяк кроток в своем предстояньи

Пред Богом за нас. Только мы не скорбим

О нашем неправом ристанье.

О, смутное время! Чей грех ты несешь

На крыльях наследных пожаров?

О, скольких погубишь и скольких спасешь –

Смиренных, презренных и ярых!

Чей лик проступает из дымных завес

И смотрит с печалью глубокой

На нас сирых, сеющих мерзость словес,

Снедаемых внутренней склокой?

Кто, столько мучений прияв в давний час,

Льет слезы за русские души?

Кто, нашей унылой враждой огорчась,

Новейшую смуту разрушит?

Державная хворь

Когда по кончине Бориса-царя

Вихрь адом разбуженной смуты

Наследника нагло прибрал [35] , предваря

Мрак долгий посредством минуты,

Эпоха из бездн восходящих страстей

Вовсю полыхнула и голод

В отрепьях причудливых лживых вестей

Свиреп был, и жаден, и молод.

Замыслив похитить московский венец, Искатель монаршего сана

Вор Гришка Отрепьев [36] – расстрига-чернец – Из польского выпал жупана.

Как пал, на Москву надвигалась беда

Большой всеохватной дугою.

Смущались один за другим города

И верно служили изгою.

Что храм униатский, что польский костел

Предвестником порчи и парши:

Лжедмитрий Игнатия-грека возвел

Немедленно в сан патриарший,

Дабы православия древний обет

Поправ по хотению татя,

Тот папскую туфлю без лишних сует

Смог в нужный час облобызати [37] .

«Карая», лжецарь никого не карал,

Прощал, не лишал достоянья.

Знать сам, с той поры, как державу украл,

Пред Богом искал покаянья.

За щедро уставленным русским столом

Разгульная жадная свора

Проспала «кормильца-царя» [38] . Поделом.

Развязка читалась не скоро.

Слепой средь ослепших, став поводырем,

С боярского вышед подворья,

Василий Иванович Шуйский [39] царем

Был кликнут по смерти Григорья.

Игнатия-грека законный монарх

Назвал «лжецаря охранитель»,

И сана лишившийся лжепатриарх

Был сослан в глухую обитель.

Кто праведен, чист, кто и мудр, и не зол,

Кому бренной славы не надо?

Достоин кого патриарший престол?

Кому окормить Божье стадо?

Казанский ревнитель Христов – Ермоген

Вернуть царству древнюю силу

Пред Богом молил, не жалея колен,

И, плача, воскликнул Василий:

«Владыко, прими патриарший престол

И веру святую прослави.

Лишь путь укажи нам суровым перстом,

Грехи отпусти нам и прави».

Земля же бурлила. Сплетался узор

Неслыханных противоречий.

Лжедмитрий Второй [40] – темный Тушинский вор

Посулами царство калечил;

Чреда самозваных веселых царей

Скликала охотников на конь,

Пьянея, ходила с худых козырей

И ставила жизнь свою на кон;

Отряды свирепых и дерзких вождей

Кровавили в поисках счастья

Просторы полей и бока лошадей,

Страну разрывая на части.

Сам царь, в подозреньи сгубив Скопина [41] –

Спасителя крепи державной,

За грех сей ответил пред Богом сполна

На горе земли православной.