Читать «Один талант» онлайн - страница 53

Ему показалось, что он победил, но пространство умудрялось меняться и доставало Савелия то неожиданным ударом дверей, то холодной водой, которая никак не нагревалась, то креслом, отъезжающим в сторону чугунной батареи. Узнавая мир, где ему предстояло быть, он часто падал. И думал о том, что в этой бессмысленной битве не стоило участвовать. Ему казалось, что в бабкином доме он справился бы лучше.

* * *

Однажды, убирая со стола, Наташа подошла к нему так близко, как он не любил и никому не разрешал. Он отодвинулся, отклонился на стуле. Задние ножки качнулись. Савелий упал и больно ударился затылком.

«Если тебе надо, – засмеялась она, – только скажи, ты же знаешь, я женщина чистая и свободная… И духи те давно выбросила…»

Засмеялась и нависла.

«Мне не надо», – сказал он.

Она прерывисто вздохнула. Обиделась.

«Мне не надо так, – снова заговорил он. – Я видеть хочу».

«Ну вот ты и сказал, – улыбнулась она. – Хочешь – значит будешь».

Пастораль.

Мирная сельская жизнь. Без претензий на подвиг. Только на глупость.

У него висела такая картина в том доме, что остался Машке. Голубое небо, зеленая трава, девушка, переодетая в шкуру волка, следит за тем, не балует ли на охоте ее парень. Парень не балует. Он стреляет из лука и убивает волка. И вместо роскошной шубы получает расходы на похороны. Картина называлась «Сильвио и Доринда».

Машка называла ее «Савелий и Дурында».

* * *

А удовлетворения никакого не было. И облегчения-привыкания не наступало. Савелий не мог внятно объяснить, отчего стал ждать того темного и страшного, что накатывало временами и заливало лоб холодной липкой водой, количество которой превосходило все его представления о возможностях собственного организма. И могло бы быть предметом гордости, да.

В конце концов, он все еще ел, ходил, снимал штаны, проводил расческой по волосам. Он слушал книги и был им – всякой и каждой, даже самой глупой – рад. В конце концов, он улыбался, разрешал вывозить себя на природу, смысла которой никогда не понимал. Он даже слушал футбольные матчи, обнаруживая в себе болельщика. Все было не так плохо. Не так, как раньше.

Его новое «плохо» было простым. Каким-то детским – с оттопыренной губой, с легкими, но жгучими слезами, которых он отчаянно стыдился, а потому воли не давал. Есть, пить, ходить на горшок и просто ходить, говорить тоже. Понимать, где право, где лево, соединять снег и зиму, лужи и осень, ориентироваться по часам – чтобы что?

Чтобы вырасти и пойти работать? Чтобы вернуться и всем доказать?

Чтобы снова владеть теми, кто забыл его так же быстро, как это сделал бы он сам?

Он думал о том, как вел бы себя в этой ситуации Первый. И как вела бы себя бабка.

Первый лечился бы. Самозабвенно. Он окружил бы себя ими всеми, держал на коротком поводке своим длинным знанием их пустых, но обидных секретов. Они бы, и сам Савелий, считали за счастье помочь, подать, подтереть… Они бы ждали, когда он сдохнет, когда замолчит, но мыли бы ноги и пили воду.

А бабка гоняла бы змея. Заливала бы страх до состояния, в котором хотелось песни и драки, кричала бы через забор соседям. И те, слетаясь на дармовую выпивку, орали бы с ней матерные частушки, чтобы разругаться без повода и помириться без сердца.