Читать «Повести и рассказы. Воспоминания» онлайн - страница 102
Скиталец
— Ты больше знаешь! — упрямо повторяет мужик. — От дохтура польги нет, а от тебя — польга! Они хорошее-то лекарство господам дают, а на нас кричат…
— Да как на вас, дьяволов, не закричишь? Вы и ангела из терпения выведете! Идете лечиться, когда уже болезнь запущена… Тебя теперь никакой хиной не проймешь! Мышьячищем тебя, черта…
Мужик добродушно улыбается и с удовольствием слушает отборную ругань: от отца ему приятно ее слушать, а от доктора — обидно.
— Ненавижу я вас, чертоломов, дуботолов проклятых! — искренне гремит отец.
— А ты, будет костерить-то! — прерывает его мужик. — Ты уж… тово… молитву-то лучше дай: твоя молитва не то, что наша: она до бога доходит! Знаем мы!.. Дано, значит, тебе от него… Страдал ты много!..
— Я не колдун! — обращался отец к мужику. — Я только знаю молитву от лихорадки.
Отец присаживается к столу и начинает что-то писать на маленьком клочке бумаги своим корявым почерком.
Мужик вздыхает.
Я не знаю, откуда взял отец эту молитву, и теперь не помню ее, но она вся была написана каким-то громовым языком.
Отец свертывал бумажку в маленькую трубочку и говорил, отдавая мужику:
— Привяжи на крест и носи на груди до тех пор, пока сама не потеряется. Не отвязывай и не бросай, а то болезнь опять воротится!..
Мужик благоговейно брал бумажку и тут же, при отце, привязывал ее на «гайтан».
Вознаграждения отец не требовал.
Едва уходит больной, как является целая компания мужиков.
— Гаврила Петрович! — взывают они, торопливо помолясь на икону. — Это что же такое будет? Разор? Сделай милость, оборони!
— Тут пашня, пар, сенокос приходит!..
— А нас в острог!
— Ни за что ни про что!
— Бога в ем нет!
— Рази можно в острог мужика сажать летом? А? Летом?
Отец сидит на верстаке, закинув настоящую ногу на деревянную, которая враждебно смотрит на мужиков, как дуло ружья. Дымные облака возносятся к потолку и окружают отца ореолом таинственности. Он курит и молча смотрит на мужиков.
— А вы вот что! — говорит он, прерывая их говор. Мужики сразу умолкают. — Нечего дурака-то корчить, говорите мне прямо, по совести: ведь… украли?
Мужики мнутся, чешут в затылках, и затем их длинные бороды шевелятся от широкой улыбки.
— Да ведь оно уж… конешно… Гаврило Петрович… тебе-то уж мы… как попу… знамо дело… было дело…
Затем они подробно рассказывают, как «было дело»: обыкновенно, украли какие-нибудь пустяки у кулака, сделали порубку, залезли в амбар…
Узнав, что они уже признались судебному следователю, отец выходит из себя и в ярости вскакивает с верстака.
— Черти! — гремит он, потрясая бородой и сверкая глазами. — Дубье!.. Олухи царя небесного! Да ведь нет никаких доказательств, дьяволы! Мужики вы, кругом брюхо! Терпеть я вас не могу! Зачем признались? Эх! Засадят вас теперь на все лето, пустят по миру блаженных дураков! Тьфу!
«Воры» ноют.
Отец мрачно затягивается из трубки. Трубка хрипит и пылает. Облака дыма сгущаются.
— Ба! — неожиданно вскрикивает отец. — Вот что сделайте: запритесь опять на суде, да и баста! А про следователя скажите: он, мол, на нас шибко закричал, стал, стращать, мы испугались и сказали, как он велел… он ведь… чай, собака?