Читать «О людях и самолётах 2» онлайн - страница 175

Парам-пам-пам! Парам-пам-пам!

И от этого бессмысленного «Парам-пам-пам!», которое, как испорченная пластинка крутилась и крутилась на одном месте, подступала дурнота, сердце сжимало всё сильнее и сильнее, боль раскалённым шилом входила под лопатку.

– Это ничего, – думал он, – это от нервов, усталости и жары. Когда я успокоюсь, всё пройдёт, так уже было много раз…

Парам-пам-пам!

Парам-пам-пам!

***

Через три часа поисков внизу под тяжёлыми шагами загремела лестница, грубо сваренная из рифлёного железа. В зал управления поднялся председатель комиссии и зам начальника полигона, у которого, вероятно после генеральского нагоняя, лицо шло красными пятнами.

Генерал бросил фуражку на стол, долго вытирал лоб и шею платком и, не глядя на полковника, сказал:

– Нашли мы всё-таки вашу ракету… Ну, то есть то, что осталось от ракеты… И мишень тоже нашли, она почти рядом упала. Так вот, оказывается, на последней ракете стояла инфракрасная головка… Идиотская случайность… мы, конечно, разберёмся, как это могло произойти… номера мы сверили, так что теперь ошибки нет. Ракета, очевидно, попала прямо в сопло двигателя мишени, поэтому она и потеряла управление. Скажите, как вы догадались?! Ведь вы были так уверены…

Полковник, не поднимаясь с кресла, посмотрел на генерала и равнодушно пожал плечами. Потом положил руку на левую сторону груди и прислушался к себе, ожидая, что боль утихнет.

Боль не утихала…

Вкус жизни

«Ненавижу вводные!» – раздражённо подумал майор Алексеев и передвинул кобуру за спину, пытаясь устроиться поудобнее на узком дюралевом сидении. Прижатый к корпусу вертолёта пистолет противно завибрировал, и тут же протяжной болью отозвалась поясница. Алексеев вздохнул и повернулся к иллюминатору. Августовский день заканчивался, тусклое солнце в пыльных, оранжевых облаках клонилось к закату. Был тот неприятный час, когда дневное раздражение и усталость ещё не смыты отдыхом и вечерней прохладой.

Алексеев не любил дежурить по полку, предпочитая ходить старшим инженером полётов, но летом в инженерном отделе оставалось народу меньше, чем обычно, и приходилось дежурить «за себя и за того парня».

После отбоя Алексеев отправил спать помдежа-двухгодичника, и до полуночи, напрягая память и фантазию, заполнял карточки учёта неисправностей за прошедший месяц, потом проверил караулы, съездил на передающий центр, оттуда зашёл в гости на КП дивизии, сыграл с оперативным партию в нарды и вернулся в штаб полка только под утро. С девяти часов утра дежурному, вообще-то, полагалось отдыхать, но в штабе днём всегда шумно, да и начальство на такие мелочи, как отдых дежурного, обычно внимания не обращает. Как всегда, от курения натощак, скверной казённой еды и бессонной ночи Алексеев чувствовал себя отвратительно: болела голова, постоянно хотелось очистить рот от слюны, жёлтой, как вода в банке для окурков. Кое-как дотянув наряд, он с заступающим дежурным отправился к начальнику штаба, мечтая о том, как он в тихой и пустой квартире (жена и дочь уехали на юг) примет душ, заварит себе по «афганскому» рецепту термос чаю и будет читать книгу. Хорошие книги он специально не брал на службу, не желая портить себе удовольствие от чтения. Заваривая чай, Алексеев всегда добрым словом вспоминал тёщу. Термос был её подарком. Сделан он был на каком-то оборонном заводе, по форме, да и по весу напоминал артиллерийский снаряд, но, не имея внутри колбы, каким-то таинственным способом держал тепло в течение суток.