Читать «О людях и самолётах 2» онлайн - страница 173

Михаил Григорьевич Крюков

На КДП авиабазы «Владимировка» было душно и полутемно. Справа склонился над своим пультом оператор летающей мишени, а слева офицер боевого управления что-то бормотал в микрофон, одновременно рисуя синим стеклографом на экране ИКО. Был шестой час вечера, но знойный, безветренный августовский день, заполненный до отказа грохотом турбин, треском помех в эфире и раздражёнными разговорами всё никак не заканчивался, и пыльное солнце, казалось, прикипело к небу. Раз за разом с бетонки, размытой струящимся воздухом, взлетал истребитель и уходил в дальнюю зону, где должен был найти и расстрелять ракетами маленький самолётик, летающую мишень Ла-17. Раз за разом опытный лётчик-испытатель выполнял перехват цели в заднюю и переднюю полусферы, шёл в атаку под разными ракурсами, но пущенные ракеты неизменно уходили в сторону, обозначая промах бледной дорожкой трассёра.

Пилот не удивлялся промахам, он знал, что на мишени установлена помеховая станция, переделанная по разработкам того высокого, лысоватого полковника, который ставил ему задачу на предполётных указаниях. И сейчас новая помеха, придуманная этим полковником, проходит испытания.

По плану испытаний по мишени нужно было сделать десять пусков ракет с радиолокационной головкой самонаведения. Восемь пусков окончились промахом, оставался один заход, две ракеты.

***

Полковник с утра сидел в зале управления, машинально прислушиваясь к чётким командам ОБУ и искажённым помехами ответам пилота.

– Ещё один заход, и всё, – подумал он, – скорей бы. Окончится этот невыносимо длинный день, и окончатся испытания, которых ты ждал два года, а теперь подгоняешь время. Наверное, будет успех… Собственно, успех уже есть, из восьми пусков – восемь промахов. А по-другому и не могло быть, потому что всё проверено и перепроверено десятки раз, но всё-таки войсковые испытания – это войсковые испытания, нужно досидеть до конца.

Потом, когда всё кончится, можно будет поехать в гостиницу.

Он представил себе, как в своём маленьком «генеральском» номере, в котором прохладно, потому что он утром не выключил кондиционер, будет, не торопясь, снимать форму и промокшее насквозь белье, как будет стоять под душем, смывая с себя пот, усталость и паутину взглядов чужих, неприветливых людей, а потом, прошлёпав босыми ногами по прохладному, дощатому полу, ляжет в постель и будет просто лежать и ждать, когда отпустит сердце.

Впервые сердце дало о себе знать в первой загранкомандировке. Это был Ближний Восток. Тогда он ехал читать курс РЭБ в академии и в дороге всё волновался, как он будет работать с переводчиком, поймут ли его слушатели? Но в академию он не попал. Сразу по прибытию его вызвал главный военный советник и сказал, что есть дело поважнее лекций: потери авиации дружественной страны недопустимо высоки, и надо разобраться, в чём дело. Вместо двух месяцев он тогда пробыл в командировке полгода, мотаясь из полка в полк.

Потом были и другие командировки.

Однажды, лёжа в придорожном кювете и пережидая бомбёжку, он вдруг почувствовал, как будто невидимая рука мягко легла на сердце и начала играть им, сжимая и отпуская, растягивая утончающиеся алые трубочки. Почему-то ему представлялась узкая ладонь с неестественно длинными, гибкими пальцами; такие ладошки он видел в Алжире у обезьян, которые попрошайничали, ловко обшаривая карманы смеющихся людей. Одно неверное движение, слабый рывок, беззвучно лопающийся сосуд и – темнота… Между лопаток скользнула струйка холодного пота.