Читать «Есенин и Айседора Дункан» онлайн - страница 32

Когда я закончил, нетрезвая Изадора со слезами на глазах захлопала, как обычно, громче всех с криком: «Bravo, Esenin! Bravo!». Горький молчал. Я никак не мог понять, понравилось ли ему. Тут он вдруг попросил:

– Почитайте о собаке, у которой отняли и бросили в реку семерых щенят… Если вы не устали, конечно.

– Я никогда не устаю от стихов, – гордо ответил я и недоверчиво добавил. – А вам нравится о собаке?

– Вы первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишете о животных.

– Да, я очень люблю всякое зверье, – сказал я и начал читать. Читал я, чита, и так мне муторно становилось на душе, так хотелось сбежать куда-нибудь отсюда подальше. Изадора кричала: «Браво!» и мне вдруг стало до боли жаль ее. Вот она, старуха, и вот я, а над нами смеется вся эта хваленая интеллигентская эмиграция. С напыщенным видом они смотрели на нас как на заморских зверей в клетках. Тьфу, к чертям их! Надо проветриться.

– Поедемте гулять! – предложил я Изадоре. – Куда-нибудь! В шум!

И я обнял ее, похлопав по спине.

– Da, dа – обрадовалась она. – Luna-park!

– Ну, луна-парк, так луна-парк, – удовлетворенно произнес я, и мы стали одеваться.

На прощание Изадора бросилась расцеловывать этих снобов:

– Ochen kharoshi russki! Takoj uh! – растроганно говорила она. Но я осек ее, грубо хлопнув по плечу:

– Не смей целовать чужих!

Она удивленно обернулась на меня. Э-эх, конечно же не поняла ничего. Ну да черт с ней! Главное, чтобы ОНИ поняли. Чужие они были, чужие…

Мы сели в машины. Изадора повисла на моей груди и вдруг залепетала:

– Mais dis-moi souka, dis-moi ster-r-rwa…

Мне стало неловко.

– Любит она, чтобы ругал ее по-русски. Нравится ей. И когда бью – нравится. Вот чудачка! – с оправданием сказал я, обращаясь к Толстой.

– А вы бьете? – вскинув брови, спросила Толстая.

«Ну, точно, за зверушек заморских нас держат», – подумал я, а вслух сказал:

– Она сама дерется!

Лицо Толстой вытянулось в недоумении. Так их!

– А как же вы понимаете друг друга? – изумилась она в очередной раз.

– А вот так: моя – твоя, моя – твоя, – показал я ей руками. – Мы друг друга понимаем, правда, Сидора?

Луна-парк был безобразен в своем великолепии. Чудные аттракционы, всюду огни, музыка, карусели и акробаты. С Кусиковым мы вдоволь насмеялись перед кривыми зеркалами, где люди то раздувались, как бочки, то вытягивались будто червяки. Грохотало «Железное море» – полоски железа, представляющие море и вздымающиеся то вверх, то вниз, перекатывая железные лодки на колесах. Осмотревшись, я сказал:

– Да, ничего особенного. Настроили – много, а ведь ничего такого и не придумали. Впрочем, я не хаю.

Заграница разочаровывала меня все больше и больше. Все было не то – не те люди, не то настроение. Я смотрел на бешено крутящиеся фейерверки и не понимал, что я здесь делаю. Рядом вдруг я заметил молчавшего весь день Горького.

– Вы думаете, мои стихи нужны? И вообще искусство, то есть поэзия нужна?