Читать «Есенин и Айседора Дункан» онлайн - страница 18

Глава 6 Переезд

«Смотрите, Илья Ильич! Это для Езенин! Он теперь так обрадуется, что у него будут часы!» – взволнованно сказала я Шнейдеру, вернувшись однажды домой и показывая на ладони большие карманные часы. Часы были замечательные: от Павла Буре, золотые, пухлые, с белым циферблатом и тоненькими изящно вытянутыми циферками и стрелками. Мне не терпелось подарить их моему ангелю – он вечно опаздывал куда-то, спешил, а теперь всегда мог возвращаться ко мне вовремя.

Так, осталось теперь только вложить фотографию. Я выбрала карточку, где была юной, свежей и улыбалась. Чудесно! Вырезав фотографию по кругу, я вложила ее под заднюю крышку и торжественно понесла часы Есенину. Видели бы вы его лицо! Ребенок, настоящий ребенок! Я засмеялась от умиления и взъерошила его золотые волосы – такой огонь светился в его мальчишеских глазах, будто подарили ему вкусную конфетку. «Ха-ха-ха! Езенин помнить Изадора!» – сказала я, показывая то на себя, то на него. Открыв крышку часов, он радостно посмотрел на меня, потом снова на мою карточку, затем опять на меня. Вдруг обнял и крепко поцеловал. Я была счастлива. Я чувствовала себя матерью, сделавшей любимому сыну долгожданный подарок. Есенин беспрестанно вытаскивал часы из кармана и клал обратно: «Так, который час?». Потом, закусив губу, снова доставал часы, открывал заднюю крышку и ласково шутил: «А тут кто?».

Он все чаще и чаще оставался у меня. Я знала, что своего угла у него нет – житье на Богословском стало его тяготить. Он ночевал у друзей и случайных любовниц. Такое положение вещей не могло меня устроить, и я постоянно уговаривала его переехать ко мне. В конце концов, он согласился.

Сергей вставал обычно очень поздно, так как ложились мы глубокой ночью. Я подарила ему дорогое душистое мыло и хороший парфюм. Бедный мальчик – он, наконец, мог позволить себе пользоваться одеколоном и пудрой. Шелковые локоны его теперь восхитительно пахли тонким ароматом французских духов. Он пил ароматный свежезаваренный чай из своей любимой золотой чашки, читал. Эту чашку, как и всю посуду, принес мне Илья Ильич. Коллекционная «кузнецовская» чашка тончайшего фарфора – ослепительно белая внутри и сияющая рифленым золотом снаружи. Есенин гордо восторгался ее необычайной легкостью и тонкостью фарфора: «Вот все говорят: китайский фарфор, французский! А посмотрите, каков наш, русский!».

Утром он садился за мой письменный стол и подолгу смотрел куда-то мечтательным взглядом, потом вдруг вскакивал и начинал мерить комнату нервными шагами, затем снова шел к столу, брал чистый лист и начинал писать мелкими отдельными буквами, похожими на зерна.

Целыми днями я занималась своей школой и детьми. Есенин очень любил детей. Всегда у него светилось лицо, когда он видел их маленькие мордашки. Среди учениц у него была любимица, он прозвал ее Капелька. Как-то я спросила у Сергея, есть ли у него дети. С трудом поняв, о чем речь, он выхватил из кармана бумажник и показал фотографию двух малышей – мальчика и девочки. Девочка постарше, светленькая, мягкостью лица напоминающая Сергея, а мальчик темненький и совершенно непохожий на отца.