Читать «Русская драматургия ХХ века: хрестоматия» онлайн - страница 266

Пауза.

Штольц. Что сказать Ольге? […]

Обломов. Ну скажи, что я умер. От удара.

Штольц уходит. Обломов запахивает халат, садится в кресло. Утро. Входит Захар.

Захар (всплеснув руками). Зачем это вы, Илья Ильич, всю ночь просидели в кресле?

Обломов хочет что-то сказать, открывает рот, но не может выговорить ни слова.

(Кричит.) Агафья Матвеевна! Ваня! Маша!

Вбегает Пшеницына, бросается к Обломову. Дети в испуге стоят на пороге.

Пшеницына. У него удар!

Сцена десятая

В кресле сидит Обломов. Движения его ограничены – последствия апоплексического удара. Входит доктор Аркадий Михайлович. Он очень изменился, теперь это уверенный в себе человек.

Обломов. Доктор! Вот уж не ждал! Спасибо, что вспомнили!

Аркадий. Да я к вам на минуточку! Дела, знаете ли… Закрутился совсем. Обширная практика, веду самый широкий прием… Волчком кручусь, дня не хватает! <…>

Обломов. Как поживает ваш Сивка? Проверенный в бою деревянный конь?

Аркадий. Редко мы с ним теперь видимся, все времени не хватает. Пылится в шкапу. (Помолчав.) Я, собственно говоря, вот по какой причине к вам заехал, Илья Ильич… Ведь я нашел название вашей болезни!

Обломов. Да ну? И как же ее звать? Эники-беники?

Аркадий. Да ведь я серьезно! Теперь я с полной ответственностью говорю вам, что готов назвать вашу болезнь по имени!

Обломов. Зачем? Не все ли равно, как она называется? Да я сам могу вам сто болезней выдумать. Вот, извольте, – жмырь и голядка! Можно и порошки к ним выдумать, только лечи, – деньги рекой! Всяк у себя жмырь найдет, и голядка у каждого второго. Можно клинику открыть!

Аркадий. Полно вам, я серьезно!

Обломов. Я не верю больше в слова, доктор. И в названия тоже. Вот один философ недавно сказал, что – Бог, мол, умер… И что с того? Ведь это одни слова, никто немчуренку не поверил! А я, в свою очередь, возьму да скажу – человек умер! И что с того? Вон их сколько на улице, никак не переведутся.

Аркадий. Ваша болезнь называется – TOTUS.

Обломов. Что это значит?

Аркадий. Это редкая болезнь, с нею уж никого почти не осталось. Наверное, вы один и есть. Все остальные – pele-mele, tutti-frutti, смесь, ни то ни се. Но это и позволяет им выжить. Я должен сказать вам прямо, ведь мы с вами старые друзья. Мужайтесь, Илья Ильич. Ваш диагноз несовместим с жизнью, и прогноз практически нулевой. Вы скоро умрете.

Пауза.

Обломов. Как, вы говорите, она называется? Эта болезнь? Totus? Заморочили вы меня своей латынью… Непонятно мне. Что есть – Totus?

Аркадий. Целый. Целый человек. Такой жить не может.

Обломов (после паузы). Понятно. Спасибо. Хорошо, что не врете. Так лучше. И эти глупости с врачебной тайной. Хорошо, что не соблюдаете. Тоже спасибо. (Пауза. Усмехнулся.) Значит, Pele-mele – жить будет? И Tutti-frutti – тоже? Пол-человека, четверть-человека, осьмушка и одна шестнадцатая – все живы. А бедный Totus – нет?