Читать «Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора» онлайн - страница 319

Дальше события разворачивались стремительно. В феврале я уже находился в ЦКБ, ко мне приехал Бородин, привез квитанцию на 6200 долларов – вроде все нормально. Отдельно, в конверте, он вручил мне сдачу. Я не стал пересчитывать, потому что мы с ним сразу вышли из палаты в парк. Когда он уехал, я вернулся в помещение и открыл конверт – в пачке оказались те же 10 тысяч долларов.

Уже вернувшись в прокуратуру, я вызвал своего заместителя Колмогорова (они с Бородиным земляки), вручил ему 6200 долларов и наказал передать их Пал Палычу. Как я потом узнал, Колмогоров вроде бы пытался это сделать, но не получилось. Так эти 6200 долларов у него из сейфа и изъяли.

Тем не менее, отдав тогда через Колмогорова деньги Бородину, я посчитал, что инцидент на этом исчерпан. Я даже представить себе не мог, что где-то через год эти злосчастные костюмы вновь всплывут, но уже в рамках уголовного дела.

Изъятые во время обыска костюмы хранились в прокуратуре. Когда же мне вернули 6200 долларов, найденные в ходе следствия в сейфе у Василия Колмогорова, я написал заявление с просьбой вернуть их Паколли.

Вопрос о костюмах был задан также и Паколли. Как пишет газета «Версия», он объяснил их появление так: «Звонит мне как-то Пал Палыч и просит: давай, мол, поможем человеку приодеться, он сам обратился. И я, такой же дурак, как и Бородин, помог».

* * *

За эпизод с костюмами следствие зацепилось, считая его наиболее перспективным. Дошли даже до предъявления мне обвинения… Меня пытались привлечь за злоупотребление должностными полномочиями. Но обвинение не отвечало на самый главный и в то же время простой вопрос: какими конкретно должностными полномочиями я злоупотребил, когда заказал костюмы? Просто никаких злоупотреблений и не было.

Чтобы объяснить это, попробую смоделировать ситуацию. Допустим, я знаю, что в отношении Бородина проводится расследование. Я приглашаю его к себе и говорю: «Пал Палыч, ты, наверное, в курсе, что против тебя ведется следствие. Но я могу повлиять на него. Знаешь, у меня нет хорошей одежды, пошей-ка мне за это несколько костюмов».

Вот в этом случае злоупотребление должностными полномочиями налицо. Хуже – это взятка с признаками вымогательства. Другими словами, я использую свои властные полномочия и решаю судьбу Бородина: привлекать его к ответственности или нет, причем использую эти полномочия, по сути, для личной наживы.

На самом же деле ситуация была совершенно другой. Во-первых, налицо обман, введение в заблуждение. Во-вторых, ведь не я просил Бородина заняться моей одеждой, а он сам четко сказал мне, что Ельцин дал команду всем охраняемым лицам пошить одежду…

По ходу дела выяснилось, что не обошлось, как обычно в России, без воровства. В частности, следствие так и не установило, куда подевались приложенные к тем самым 14 костюмам сорочки, галстуки, туфли и так далее. Все это бесследно исчезло. Но ведь кто-то всю эту кучу не самой плохой, скажу вам, одежды взял, присвоил? И вот вопрос: почему следствие этим не занималось? Почему никто не обратил внимания на это в чистом виде хищение, на явное наличие состава преступления.

Почему в постановлении о моем привлечении в качестве обвиняемого 14 костюмов оцениваются почти в 40 000 долларов, в то время как, согласно судебной товароведческой экспертизе, ее стоимость почти в десять раз меньше? (Здесь надо сказать, что после первой экспертизы, выводы которой не устроили следствие, была назначена вторая. Экспертную комиссию возглавлял «придворный» модельер Юдашкин, в составе комиссии был и представитель «Мабетекса». Комиссия выполнила «заказ» следствия и оценила костюмы… ровно в ту сумму, которая была затрачена на них Паколли, включая многочисленные накрутки. Как говорится, комментарии излишни.)

Почему следователи Генеральной прокуратуры даже не подумали о привлечении к уголовной ответственности бывшего управделами президента Павла Бородина, организовавшего пошив одежды для меня – и не только для меня?

В списке лиц, кому итальянской фирмой «Зенья» были пошиты аналогичные костюмы, оплаченные, как и мне, «Мабетексом», я был далеко не единственным – восьмым. Однако расследования в отношении других персон никто не начинал, про них как бы забыли…

Можно ли после этого говорить об объективности следствия, о том, что оно велось не тенденциозно, что оно не было направлено исключительно против меня?