Читать «Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь» онлайн - страница 152

– Я ничего не боюсь. За мною – Пушкин. Я защищаю его и, пожалуй, себя, свою возможность писать и печататься во Владикавказе, в России.

Зал Трека был опять переполнен. Пришедшая заранее интеллигенция занимала первые ряды, близкие к сцене и освещенные, а в более дальних рядах царила темнота, изредка нарушаемая вспышками махорочных закруток.

– Пригнали солдат! – испуганно проговорила Тася.

– Я этого не ожидал, – смутился Миша, – впрочем, вход на диспут свободный. Я должен разговаривать с людьми разных культурных уровней. Надеюсь, и они поймут меня.

Михаил сразу расположил к себе зрителей, скромно выйдя на сцену в потертых, но тщательно отглаженных (постаралась Тася) серых брюках, в светлой рубахе-косоворотке, поверх рубахи была надета синяя сатиновая блуза с двумя карманами. Взгляд прямой, чистый. И сразу, особенно с первых рядов, на него обрушились аплодисменты зрителей, симпатизировавших ему уже после первого дня диспута. Галерка в замешательстве настороженно молчала, а он, возбужденный приемом, говорил вдохновенно о том, что в истории каждой нации есть периоды обновления и в лучшие из них литература и искусство помогают народу понять происшедшее, что и делали такие творцы, как Данте, Шекспир, Мольер, Гюго, Байрон, Гейне… В дни Парижской коммуны Эжен Потье создал «Интернационал», революционером духа русского народа был Пушкин…

«Что же молчат красноармейцы?!» – с негодованием подумал Астахов. Он проигрывает второй вечер диспута подряд. Начальство может не простить ему этого. Он, конечно, отыграется в газете, в журнале «Творчество», который скоро увидит свет… Но красноармейцы почему-то не реагируют, как положено, на проявление вражеской идеологии или не понимают, о чем идет речь. Булгаков читает стихи Пушкина, и сделал подборку из самых лучших: «Оковы тяжкие падут…» И Пушкин, наверное, кажется красноармейцам на самом деле революционером духа, едва ли не пролетарием пера. Астахов от негодования и бессилия заскрежетал зубами.

Диспут закончился под одобрительные возгласы и аплодисменты большинства собравшихся. А веселая компания победителей, прихватив чету Слезкиных, побрела в кафе «Редант» к черноусому учтивому персу, который выделил им лучший столик, у окна с видом на ущелье, на отвесные стены гор, срывающихся вниз, в темноту бездны.

Тася до такого состояния, как в этот раз, напивалась редко. Михаил буквально тащил ее домой на своем плече. Ноги не слушались Тасю после коварной араки, но радостные мысли привольно прыгали в голове. И за то, что победили второй раз подряд местный цех поэтов-большевиков, организовавших диспут, и за то, что она хоть чем-то помогла в этом Мише, и главное, что он с нею, а не с Лариной, на самом деле привлекательной девушкой, способной актрисой театра, Тася была готова простить ему все его измены.

– Черт возьми! – вдруг произнесла она.

– Что это с тобою? – удивился Михаил.

– Черт возьми! – повторила Тася. – Как здорово во Владикавказе!

Булгаков скорчил неприятную гримасу.

– Ты мечтаешь о другом театре, о других артистах, – плела она пьяным языком, – а мне нравится и театр, где ставят твои пьесы, и я каждый раз жду с нетерпением момента, когда ты выйдешь кланяться публике, и хлопаю громче всех, и я млею от счастья, когда мы вместе возвращаемся домой…