Читать «Газета Завтра 436 (14 2002)» онлайн - страница 30

Истинный масштаб этой в полном смысле слова легендарной и даже мифологической фигуры (а равно его современников Михаила Михайловича Бахтина и Эвальда Васильевича Ильенкова, совокупно обеспечивших революционный прорыв в мировой эстетике) тоже становится понятен только по прошествии некоторого времени. Почти восьмидесятилетняя(!) научная деятельность Лосева сопоставима по своим результатам, скажем, с созданием Периодической системы химических элементов, напрочь отвергает вновь ставшие популярными в последнее время рассуждения о неспособности русских к системному предметно-логическому познанию мира. Казалось бы, еще в середине XVIII века Михаил Васильевич Ломоносов, основатель Московского университета, боролся с "немецким засильем" в науке, призывая соотечественников: "Дерзайте, ныне ободренны, раченьем вашим показать, что может собственных Платонов и быстрых разумов Невтонов Российская земля рождать" — а вот, поди ж ты, снова выползают на свет эти концепции о "природной неполноценности" русского народа, о неоправданном завышении нашего интеллектуального потенциала в сравнении с "ведущими странами мира".

Между прочим, среди великих прозрений, определивших современную картину мира, система Дмитрия Ивановича Менделеева стоит особняком. Судите сами. Создание этой картины миры шло быстро и поступательно, как бы от высших "форм движения материи" к низшим. В 1862 году Карл Маркс выпустил в свет первый том "Капитала", в 1873 году вышло "Происхождение видов" Чарльза Дарвина, в 1881 году состоялось открытие Менделеева, в 1905 году Альберт Эйнштейн сформулировал положения специальной теории относительности и, наконец, на 20-е годы ХХ века пришлось создание квантовой механики. Так вот, неоспоримой, словно танк Т-34, среди этих краеугольных камней нынешнего научного мировоззрения была и остается только Периодическая система химических элементов. Все прочие фундаментальные теории столь уникальным качеством очевидной истинности не обладают. И это, само собой, не случайность, а свидетельство особого качества, особой ауры, отличающей отечественную культуру, в том числе культуру научную.

Первое впечатление всегда бывает самым сильным и почти всегда — самым верным. Наверное, тогда, почти четырнадцать лет назад, мне все же удалось соприкоснуться хотя бы с далеким отблеском ауры истинной русской науки — и память о том свете была хоть помрачена, но не закрыта напрочь позднейшими наслоениями. Чего я ждал от нынешней встречи с Московским университетом? По большому счету, только понять — живо ли еще, не исчезло ли окончательно то давнее сияние?

И первое, что вижу, втягиваясь в неспешный человеческий поток у открывшихся дверей актового зала,— именно свет. Гигантские, в бронзе и хрустале люстры щедро льют его на будущих студентов и нестудентов МГУ. Прочные кресла и скамьи, обитые тяжелым бархатом, колонны, мозаичное панно работы Кербеля с красными флагами, золотистым серпом и молотом — старомодное великолепие сталинского ампира чуть скрадывается ажурным подвесным потолком. Мест — на глаз — около полутора тысяч, и вот эти места заполняются, и вот уже их не хватает, и многие стоят в проходах. Значит, сюда пришло около двух тысяч человек, и не все желающие смогли приехать — все-таки пятница, в школах последний день учебной четверти. Но вот оно, “племя младое"... Незнакомое? Нет, знакомое — у пришедших учиться по-настоящему те же лица, та же смесь радостного возбуждения и неуверенности в себе, что и десять, и двадцать лет назад. А разноцветные и разномастные "прикиды" выглядят здесь несущественной мишурой. По рядам пробегают аплодисменты — на сцене появляются ректор и руководство факультетов.