Ночной квадрат. — Ночной туман в Палермосейчас растет, перерастая грусть.…Я подымусь, и вздрогну, я — наверно —как лермонтовский парус — испарюсь.Мир на столе еще упорен в спорес полуночью, что плещет и зовет.— Душа сжимается — и мысли в сборе,как экипаж — приветствуя полет.Как бьют часы. И с неба, словно с моря,сейчас прохладой звездною пахнет.…В ночной квадрат, в сияющую прорубь,освободив от призрака окно.Как бьют часы. Как мощно мир утратить,как жест высок! — Божественно скорбя,туман растет. Туман в пустом квадратеперерастает самого себя.
«Розовощекий выбритый восторг…»
Розовощекий выбритый восторгеще не встал и не прочистил горла.Но — дальновидный — чокался востокс зарей, а та кровоподтеки стерлас разбитых стекол. — Жил гудоктаким особенным смятеньем,что изумленный водостоквоспринял эту жизнь, как пенье; и вдруг, совсем сойдя с ума,с крыш расплескав рукоплесканья,забыв, что на дворе зимаи все равно земля — в тумане. День начался, как всякий день,лечилась скука между строчек.И по обманутой звездешел непредвиденный рабочий. Нам терпеливый сон врожден.И жизнь текла по водостокамночным и мелочным дождем,и медленной слезой — по стеклам. И все же: где-то меж ветвейиз рощи брошенной отчизныманифестально соловейпел, как Гомер, о первой жизни.
«Может быть, одолеет…»
Может быть, одолеет.Может быть, обойдет.Может быть, пожалеет.Может быть, и добьет.Может быть, не измерить,Может быть, не избыть.Может быть, надо верить.Может быть, может быть…Может быть, только птицы…Может быть, все мертво.Может быть, все простится.Может быть, ничего.
