Читать «Поэты пражского «Скита»» онлайн - страница 148

«В ночь — наощупь, — там воздух в бреду…»

В ночь — наощупь, — там воздух в бреду, — и, пульсируя звонко повсюду, льется музыка, моя в саду полутьмой голубую посуду. Наобум, сквозь бормочущий гам, где, дремоту смутив, оробели, — в кружевах хроматических гамм бродят возгласы чуткой капели. В ночь, где после дождя… И твои, по весне возбуждая, как лозунг, — голосисто листву напоив, ночью плещутся певчие слезы. — Небывалой, разбухшей от слез, по аллеям вслепую прочмокав, — просветленной, что — встав во весь рост, — там вздыхает легко и глубоко. — Той, что плачет, поет и зовет, — той, что втайне и как из-под спуда, — Маргаритой влюбленной живет под фарфоровый звон незабудок. И откуда капель, как толпа, расплескавшись, разбудит предместье, — где овации ветра со лба вытрет алым платком капельмейстер.

1931 «Скит». II. 1934

«Ритмично капала с пера…»

Ритмично капала с пера, и лихорадочно сверкучей вдруг взвинченная, как спираль, неслась молниеносно к туче. Но возвращалась. И была, исполненной тоски и молний, холодной темой для баллад и героически безмолвной. Под абажуром без труда вмещалась; и жила бессонно, — И пахло в комнатах тогда весной, духами и озоном. И чище снов, и чаще дат, уже похожая на жалость, — но неожиданной всегда и вовремя, как смерть, — являлась. Мне — мук трагических балласт — сквозь вздохи и отдохновенья и примечтавшись, не сбылась, как лучшее стихотворенье.

Февраль 1932

ПРИЗРАК

Казалось — не брит был, а вправду — непризнан и беден диковинно: от пиджака потертого и — до потери отчизны, почти до потери души…                                                          Под жука брюзжал и, назойливый, злясь и тревожась, и чувствуя: больше так вчуже-невмочь, он рос, до рассвета блуждая, до дрожи, — как дождь взбудоражив бессонницей ночь. Рассвет начинался простыми стихами, в которых он жил на ходу — невпопад — и слушал эпохи глухое дыханье — как мокрые окна открыто храпят. Душа незаметно терялась: взамен ей стихи изо рта выходили, как пар. — Там холодно было, где в недоуменьи и вслух — сам с собой разговаривал парк. — Как заспанно время, и, люди, теперь вам уже не увидеть за тяжестью век — он мается в мае, дыша двадцать первым, иль воздух его — восемнадцатый век. — Он, может быть, был бы тогда Калиостро (искусства чудачить не стать занимать), певучий, огромный, блуждающий остров, — о, певчая жизнь! — не пора ли устать?.. Что делать, — какой небывалою силой вернуть ему мир ваш, как детство, как миф. Как пусто еще, как заря исказила черты его, до крови рот закусив… И с солнцем, осунувшись — в синей молочной построчной невнятицей грудь утолив, — заоблачный, легши и, верно, заочный плыл призрак наверх, — машинально, как лифт.

«Скит». I. 1933