Читать «Повседневная жизнь современного Парижа» онлайн - страница 127

Осматриваю моего соседа на предмет „водонепроницаемости“. Матрас обтянут непромокаемой пластиковой пленкой. Кое-где она покрыта подозрительными коричневыми пятнами. Кровь? Дерьмо? Пятна, к счастью, сухие. Опустить голову на чудовищную, без наволочки, подушку я не решаюсь и сую ее под кровать. Коричневое одеяло тоже в пятнах, моментально нахожу на нем и паразитов — сероватые, они хорошо выделяются на темно-коричневом фоне. Мне холодно, придется им закрыться. Простыни нет. Вокруг ворчат, храпят, выпускают газы. Надсмотрщик выключает свет и закрывает дверь. На окнах нет занавесок, и луна слабо освещает зал. Среди остальных звуков я различаю один размеренный. Женщина (каким образом она смогла сюда пробраться?) переходит от постели к постели. Проституция? Благотворительность? Тихое „и-и-и“ пьяной ослицы, как ни странно, меня убаюкивает и я засыпаю. Просыпаюсь неожиданно: какой-то тип наклонился надо мной, его лицо в двадцати сантиметрах от моего, и он яростно шарит в своей ширинке. Даю ему кулаком в рожу, и он, даже не вынув руку из ширинки, летит онанировать подальше.

Я окончательно проснулся и готов бить любого, кто ко мне приблизится. Ослица замолчала. Четыре часа утра. Клошары бормочут во сне. Иду во двор, в туалет. Состояние турецких туалетов описать невозможно. Старик, присев над отверстием, шумно освобождается. Он смотрит на меня и мрачно опускает голову, как делают врачи, когда уже больше нет надежды. В шесть часов чашка кофе и кусок хлеба. У всех от нехватки алкоголя трясутся руки. Многие держат чашку с кофе двумя руками, но все равно расплескивают содержимое. Такую трясучку я видел только в Африке, у больных палюдизмом во время кризиса. Нам возвращают нашу одежду. После дезинфекции все вещи сморщились. Катастрофа. Клошары кричат, что не могут влезть в брюки, что их пальто погибло. Надсмотрщики над ними подсмеиваются: „Вы блестите, как новые монетки!“ Кто-то из клошаров, глядя на свою изуродованную одежду, начинает безмолвно плакать. Мои вещи коротки и заражены паразитами. Нас загружают в автобус. Снова несколько тумаков. Все орут: надсмотрщики, полицейские и мы. Снова вонь. Человек падает возле меня в эпилептическом припадке из-за нехватки спиртного. Пытаюсь защитить его от ног других пассажиров, поворачиваю на бок, чтобы не прикусил язык Он мочится и рвет, забрызгивая меня. Наконец успокаивается, и я помогаю ему подняться. „Ça va?“ Он, в блевотине и соплях, удивленно пожимает плечами. „Да, а как ты?“ Нас выгружают не довозя до Парижа, между двумя станциями метро, чтобы мы могли незаметно рассосаться. Жалкие остатки поверженной армии — слабые и всклокоченные, разбредаются в сером утре этого загаженного предместья».

Ученый поставил в курс дела префекта полиции. Префект был молод, росл и хорошо воспитан. Он принял Деклерка в своем кабинете на набережной Орфевр (старинная мебель, настенные часы ампир, гравюры на стенах) и не поверил его рассказу, вернее, не захотел поверить — так проще. В 2000 году центр Французской миссии «Врачей мира» был полностью перестроен и модернизирован. Спальни теперь рассчитаны на шесть человек и закрываются изнутри, что позволяет сильным безнаказанно нападать на слабых (в больших спальнях это было значительно сложнее). Центр на 70 процентов занят не клошарами, а молодыми эмигрантами из стран Восточной Европы или Северной Африки. Они выгоняют старых и слабых клошаров из комнат, и те спят в коридорах. Возле дверей центра стоят охранники с питбулями — здесь теперь настолько опасно, что руководство приглашает надсмотрщиков из частных фирм.