Читать «Повседневная жизнь современного Парижа» онлайн - страница 117

— Есть ли различия между провинциальной и парижской аристократией сегодня?

— Провинциальные старые семьи искренни и очаровательны, а в Париже, увы, как всегда, часты отчужденность и холод. Хотя надо признать, что и среди живущих в Париже аристократов существуют люди открытые. Обычно это те, кто много путешествовал в связи с профессией. В семье моего мужа одна из кузин вышла замуж за посла Бельгии. Они провели долгие годы в Иране, США и стали космополитами.

— Вы делаете различие между старой аристократией и аристократией Наполеона?

— Самое несущественное, и это не мешает нам их любить. Они тоже — история Франции. Происхождение, как и цвет кожи, не заслуживает внимания. Главное — мир и уважение друг к другу. Аристократом я считаю того, кто ведет себя как оный, кто честен, прям и хочет быть лучшим. В давние времена у нас был «налог крови» — аристократия воевала и взамен освобождалась от уплаты налогов, работать ей было запрещено. Возможно, и революция произошла из-за этого. Каково было остальному населению наблюдать за ничего не делающими в мирное время аристократами? Сегодня, на мой взгляд, аристократы возвращают свой долг, служа прихожанам в церквях, занимаясь с их детьми. И традиция работы для других возникла во многих аристократических семьях, в том числе в нашей, еще в XIX веке.

— Расскажите о семье вашей мамы.

— Семья тяготела к традициям. Это характерно для аристократов запада Франции — Пуату, Вандеи. Они чаще и охотнее других платили «налог крови» и горячо верили. Есть аристократы, приходящие в воскресенье на службу, чтобы повидаться со знакомыми. У мамы вера была глубокая. Она, как и ее сестра и пятеро братьев, жила верой.

— Как познакомились ваши родители?

— Вскоре после Второй мировой войны. Мама участвовала в организации ужинов для аристократических семей. На одном из них к ней подошел молодой военный, вернувшийся из командировки в Ливан, Сирию и Мадагаскар. «Вы любите сенегальцев?» — спросил он ее с улыбкой. Не знаю, что она ему ответила, но через несколько месяцев они поженились. Маме тогда уже исполнилось 30 лет, папе — 32. Война затронула их поколение: разлучала, убивала, поздние браки были не редкостью.

— А какова история вашего отца?

— Она грустна и абсолютна обычна для того времени. Моя бабушка Эмили (мы звали ее Молли) — дочь бельгийского аристократа и дипломата — выросла в посольстве, замуж вышла совсем юной, в 1914 году. В те времена свадьбы устраивались. Ей представили пятерых молодых людей и сказали: «Выберешь в мужья того, кто тебе по-настоящему понравится». И она выбрала нашего дедушку. Ее второму ребенку, моему отцу, исполнилось шесть месяцев, когда дедушка погиб на фронте. Он попал под газовую атаку и его, полуживого, отвезли в госпиталь. Возможно, у деда и был шанс выжить, но его положили в постель только что умершего от испанки офицера и через три дня он скончался. В 25 лет бабушка Молли осталась вдовой и вырастила с английской няней двоих сыновей. Она была смела, молчалива, жила в особняке (во Франции их называют «отель партикюлье». — О. С.) в 7-м округе и каждое воскресенье приходила к нам на обед. Маме, устававшей с нами семерыми, не хотелось готовить и она варила лапшу. Мои первые воспоминания — большой обеденный стол, вся наша семья, включая двух бабушек, белоснежная скатерть и горячая лапша!