Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 23

В полдень Толечка с хозяйкой сели за стол в столовой без окон и поели мягкую морковь, разваренное, как каша, мясо и мутный бульон с нитками лука. Заливали капелькой вина в воде.

— Ты слушайся отца, — говорила хозяйка. — У меня было четыре мальчика, и почти каждый из них вел себя лучше, чем ты. Старший хотел стать доктором…

— А кем стал? — спросил Толечка.

Хозяйка не ответила.

Второй интересовался скотоводством и улучшением расы скота…

— Что такое «расы»? — спросил Толечка.

Третий один раз из второго класса гимназия бежал в Америку, и его вернули через полицию.

— А теперь он все-таки уехал в Америку из Парижа и поет в хоре, да? — подсказал Толечка из вежливости.

О четвертом сыне хозяйки, живущем в шестнадцатом округе Парижа, рассказывали все обитатели «Лиона», но мать — никогда. Будто уже с раннего детства этот худой нарядный господин с грубостью во взгляде не имел ни одного благородного плана или мечты.

— Папа хочет продать Цыпу, — сказал вдруг Толечка и заплакал. — Сейчас будем отвозить…

На Толечку надели плащик, на Цыпу — ошейник, прибежавший отец быстро и нервно побрился, порезался, надушился, подождали на улице знакомого шофера и — двинулись. Бедный Цыпа моргал и вздыхал, им овладело смертное томление, а пушок на новом ошейнике вонял неизвестным животным. Удивительно, как бывают нервны такие молодые здоровые собачонки. Например, когда уезжала госпожа Верещагина, воровски оглядываясь по сторонам, хотя все у нее с мужем было законно обусловлено, Цыпа бился чуть ли не в истерическом припадке и забрал в рот всю морду Грушки, торчащую из корзины. Обсосанная Грушка хрипло и противно зарычала. Толечка выбежал на балкон и хотел броситься вниз, так как почувствовал ужас в поведении Цыпы. Глаза у Толечки стали мутные, рот дрожал, как у древнего старика, щеки запали, шея выросла и закинулась по-птичьи. Но тут вышел на балкон старший брат Бобс и дал Толечке по его птичьей шее. Мать уже умчалась вниз с тревогой и обидой в своих изумительных глазках, прижимая к меху шубки корзинку с Грушкой. А Цыпа крутился, ловя будто бы свой, почти не существующий, хвост и, всхлипывая, наоборот, — по-женски.

В ту удивительно длинную ночь, которая впервые была сдавлена одной, оставшейся за ними, комнатой, и когда за стеной, вместо Грушки, матери и отца, был мрак, мусор, сломанный костяной браслет. Толечка проснулся оттого, что его нежная худая нога уперлась под перинкой в жесткое волосатое калено отца. С ним рядом раньше спал Бобс, белый, пухлый, с круглым лицом и французским бредом на устах. И Толечка вспомнил давешнее поведение Цыпы, который, перестав ловить хвост, попробовал разделиться на две части, несясь вниз по лестнице за Бобсом и тут же возвращаясь обратно к Толечке. Он проделал этот идиотский маршрут раз сорок и, как пестрая живая лента, как соединяющий ремень двух машин, носился от автомобиля до комнаты, так что в глазах мелькало. Еще немного, и не стало бы совсем разрыва в этом сумасшедшем движении, связал бы Цыпа навеки комнату с автомобилем, потому что госпожа Верещагина уже заплакала на всю улицу детским плачем от страха, а Толечка, догадавшись, бросился по лестнице вниз в струе Цыпиного движения…