Читать «На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986» онлайн - страница 104

Я привел эту деревянную строфу потому, что она имела любопытное продолжение.

Федор Белкин, который, как цепной пес, бросался на Маргариту Алигер, на Эренбурга, да что там какой-то Эренбург, даже Пушкина назвал «придумкой столичной интеллигенции». Белкин до того разгулялся, что решил повторить все эти погромные идеи перед телекамерой.

И тут произошло осечка. Один старый следователь из Минска случайно, в московской гостинице, увидел выступление Федора Белкина. И ахнул…

Оказывается, он 15 лет искал Федора Белкина, начальника окружной гитлеровской жандармерии, лично, из револьвера расстрелявшего сотни партизан и евреев.

Открылось ддя всех вдруг поразительное единство указаний гитлеровских жандармов и хрущевских идейных установок.

12. Воскрешенный Бабель

В дни правительственного шельмования книг, вдохновленных антисталинским годом, в «Литературной газете» появилась необъяснимая, на первый взгляд, статья. «Литературке» было приказано вторично похоронить Бабеля.

Как известно, Бабель погиб в сталинских лагерях. Только-только официально реабилитирован, переиздан и вдруг — снова окрещен черным по белому… предателем. Лютова из «Конармии», прототипа автора, сравнили с Мечиком, погубившим партизанский отряд. Хула эта позднее перекочевала из газет в «серьезные исследования». (В. Перцов. Писатель и новая действительность, изд. 2, дополн., Москва, 1961 стр. 102.)

Почему? В чем дело? Правая рука не ведала, что делает левая? Ведала… Оказалось, сталинская машина совершила грубейший просчет. Каратели шельмовали новую литературу: Дудинцева, Гранина, Александра Яшина и других. Возродили политику «выжженной земли».

И тут… заработала советская классика, в свое время вместе с авторами затоптанная, но вновь в годы развенчания Сталина воскресшая. Переизданная.

В 1957 году, после бесчисленных проволочек вышел в свет Исаак Бабель. Почти одновременно с ним — Андрей Платонов. Позднее других — Михаил Булгаков. «Крамолу» вытолкали в дверь, а она — в окно. Хватились литературные каратели, да поздно… Джинн, выпущенный из бутылки, помог духовно окрепнуть новьм поколениям.

Воскрешенный Бабель вышел с предисловием Эренбурга… «В эпоху, когда рождались романы-реки, — писал Эренбург, — в эпоху инфляции слов он (Бабель) более всего боялся многословия. Он был реалистом в самом точном смысле слова. Новелла «Гедали» родилась из дневниковой записи: «Маленький еврей-философ. Невообразимая лавка — Диккенс, метлы и золотые туфли. Его философия: все говорят, что они воюют за правду, и все — грабят…»

Предисловие Эренбурга в 66-м году, при втором посмертном издании Бабеля, вырывали из готового тиража как контрреволюцию. Сжигали по акту в присутствии официальных лиц.

Появилось новое предисловие Лидии Поляк, профессора МГУ. С чего начала она свое предисловие — маленькая, болезненная, запуганная Лидия Поляк? С фразы: «Писать о Бабеле трудно!» Еще бы! «Главный вопрос Бабеля, главная тема, — мужественно признала все же в конце статьи Поляк, — имеет ли человек право на насилие во имя революции, имеет ли право на бесчеловечность во имя правды и человечности?»