Читать «Государство и политическая форма» онлайн - страница 151

Все нравственное возмущение позором подобного краха сконцентрировалось в Адольфе Гитлере и стало в нем движущей силой политического действия. Весь опыт и предупреждения истории немецкого несчастья живут в нем. Большинство опасается жесткости подобных предупреждений и предпочитает бегство в уклончивую и компромиссную поверхностность. Однако фюрер серьезно относится к урокам немецкой истории. Это дает ему право и силу для обоснования нового государства и нового порядка.

II. Фюрер защищает право от самого негодного злоупотребления, когда он в момент опасности непосредственно создает право своей силой вождя как высшего судебного главы: «В этот час я был ответственен за судьбу немецкой нации и тем самым являлся высшим судебным главой немецкого народа». Подлинный вождь всегда также является судьей. Из вождизма вытекает судебная власть. Тот, кто желает отделить одно от другого или даже противопоставить их, превращает судью или в альтернативного вождя, или в инструмент альтернативного вождя и пытается свергнуть государство при помощи юстиции. Это часто опробованное средство не только разрушения государства, но и разрушения права. Правовая слепота либерального законодательного мышления характеризуется тем, что уголовное право пытаются превратить в карт-бланш, «Magna Charta для преступника» ( Франц фон Лист ). Тогда конституционное право должно было аналогичным образом превратиться в Magna Charta для государственных изменников и предателей. Тем самым юстиция превращается в некое предприятие по производству соотнесений, на ожидаемое и предсказуемое функционирование которого преступник имеет благоприобретенное субъективное право. А государство и народ окончательно связаны якобы непрерывной легальностью. На случай крайней необходимости оно, вероятно, получит из-под полы мнимые запасные выходы, которые некоторыми либеральными правоведами будут признаны с учетом ситуации, а другими – отвергнуты от имени правового государства и будут рассматриваться как «юридически не существующие». Однако посредством такого рода юстиции невозможно понять слово фюрера о том, что он действовал как «высший судебный глава народа». Она может истолковать судебные действия фюрера лишь в качестве меры в рамках осадного положения, нуждающейся в последующей легализации и компенсации. Фундаментальный принцип нашего нынешнего конституционного права, принцип приоритета политического руководства, тем самым превращается в юридически ничтожную фразу, а благодарность, которую рейхстаг выразил фюреру от имени немецкого народа, извращается до компенсации или даже оправдания. В действительности действие фюрера было подлинным правосудием. Оно не подпадает под юстицию, а само являлось высшей юстицией. Это была не акция республиканского диктатора, который создает свершившиеся факты во внеправовом пространстве, пока закон на некоторый момент закрывает глаза, чтобы затем на созданной таким образом почве новых обстоятельств вновь могли занять свое место фикции непрерывной легальности. Судебная власть фюрера возникает из того же источника права, из которого возникает всякое право у любого народа. В самый чрезвычайный момент проявляются высшее право и высшая степень осуществления этого права судебного возмездия. Всякое право происходит из жизненного права народа. Любой государственный закон, любой судебный приговор содержит в себе лишь столько права, сколько он получает из этого источника. Остальное не право, а «переплетение позитивных принудительных норм», над которым издевается ловкий преступник.