Читать «Записки молодого варшавянина» онлайн - страница 95
Ежи Стефан Ставинский
Чтобы достичь больницы, нам оставалось только перебраться через поросший травой участок на стыке улиц Тынецкой и Мальчевского, где земля была густо нашпигована могилами погибших, а теперь еще и изрыта воронками от бомб и снарядов. Эта открытая территория очень не нравилась мне, и, прежде чем мы вылезли на это незащищенное поле, я прислонил вагоновожатого к забору, чтобы немножко передохнуть. С юга по-прежнему слышались стрельба и взрывы. Как долго удержится в этих руинах горсточка защитников? Что может сделать майор, перебрасывая от дома к дому свой резерв из пятнадцати или даже тринадцати измученных парней?
— Видишь, Барнаба, вот и меня шарахнуло,— заговорил вдруг вагоновожатый, с усилием произнося слова.— И знаешь, мне даже полегчало малость! Первый шаг сделан... Как ни говори, а раненому легче издыхать, чем здоровому. Ты только попроси врача — пускай он мне эту хреновину даст, которую крысам сыплют, чтоб я спокойно заснул навек, не дожидаясь конца.
— Чего мелешь-то! — рявкнул я.— Тебя всего-навсего прострелило. И ты прекрасно из этого выкарабкаешься.
— С меня, брат, хватит,— поморщился вагоновожатый.— Мне теперь уж нас... на это на все. Я сорок лет прожил, из них десять клади на войну, десять на голодуху, а еще десять, не самых плохих, лет я проработал вагоновожатым. Хватит. Как я родился в городе Варшаве, так вместе с ним, с этим городом, и подыхаю и даже не спрашиваю тебя, Барнаба, почему, ведь ты знаешь не больше моего.
— Нечем мне тебя утешить,— ответил я.— Может…
— Что может? — спросил вагоновожатый. Глаза его были закрыты.
— Может, тебе придаст сил сознание, что тут происходит нечто великое, исключительное…
Я подхватил его, и мы двинулись напрямик через поле. Я проклинал хозяина участка за то, что он не застроил его, и ожидал самого худшего, поскольку снаряды неслись на нас со всех четырех сторон света и осколки так и сыпались вокруг, а мы передвигались чертовски медленно. Вагоновожатого покидали последние силы, улетучиваясь из него, как воздух из продырявленного шарика, хотя он и силился как ни в чем не бывало продолжить со мной разговор.
— Преступление я вижу, вот что! — хрипел он.— И дурость вижу, хотя и геройство тоже, потому что народ плюет на смерть и повсюду жертвует собой. А еще я несчастье вокруг вижу, развалины и костер всесожжения, слышу вонь тел, которые на этом костре сожгли, и смрад дерьма в каналах. Может, это все, ежели вместе взять, и есть то великое, про которое ты говоришь?
— Так мне кажется... черт бы все... побрал…— отвечал я, громко сопя.— Уже недале...
Я не кончил, потому что, вот уж воистину — не говори «гоп»! Что-то свистнуло, а потом бабахнуло позади нас, меня обдало сзади жаром, воздушная волна опрокинула нас обоих на чью-то перекопанную могилу. Мне явно везло на эти могилы в мои дни рождений! Я провел рукой по заду: на брюках дырка, на руке кровь. Ранен. Осколок в левой ягодице. Все рыцарские традиции обрекали меня на осмеяние и презрение. Как я взгляну Терезе в глаза?! Стоило мне пошевельнуться, и рана тут же отозвалась резкой болью — ведь там сидел кусок раскаленной стали! А может, я заслужил этот позор своей скрытой трусостью и нежеланием умереть на поле боя? Подавив стон, я встал, поднял вагоновожатого, отчего пот залил мне глаза, и мы заковыляли дальше.
