Читать «Кислородный предел» онлайн - страница 124

— А я-то думаю, а что меня в тебе так раздражает? А это ты, противник неудобный.

— И мы по рыжим, значит, оба?

— Но только мы о вкусах одинаковых не будем преждевременно.

— Я тоже думаю — как небо и земля. Нет, господи, не понимаю, вся жизнь, она как под стрелой, где «не влезай — убьет», как медом ей намазано. В машине кубарем, живая чудом — опять за руль — расслабься, говорит.

— В машине? Кубарем? — Что-то щелкнуло в башке у Сухожилова, проскочила под прозрачными накатами воспоминаний какая-то глубинная, добела раскаленная нить, просверкнула догадка в бессловесном, довербальном тумане, сгенерировалась сложная последовательность неоформленных смыслов с естественным рыжим окрасом, со скрежещущим стаккато двух едва не сшибшихся автомобилей; на секунду Сухожилов почувствовал вкрадчивую поступь сумасшедшего с бритвой в руке.

— Ну да, ты представляешь, — отвечал ему Мартын. — И, главное, ее вообще там не должно — какого, почему, зачем туда? Ей нечего там делать, абсолютно, ни разу не бывала, вообще по жизни по другим местам, и на тебе. Отец вообще свихнулся, бедный, ну, ее отец. Жена по глупости, теперь вот дочь… как Иов.

— Ты веришь, друг?

— Найду, найду, живая. Не может быть такого, не должно. Да, именно вот так считаю — по-другому не имеет права.

— Кто не имеет права-то? Господь всевидящий и милосердный?

— Не при делах Господь, в чем вся проблема. Всевидящий? Допустим, но не милосердный. Вглядись попристальнее в жизнь, в историю, и ты увидишь, что примеров Господней справедливости ничтожно мало. А как же, спросит человек, с моей женой, которая сгорела, с моим ребенком, которого размазал по асфальту шальной «КамАЗ», а как с моим несчастным сыном, рожденным на мучения и смерть в десятилетнем возрасте? В чем же они виноваты? Почему Он являет нам силу свою в таких ничтожных малостях, помироточит там, повеет здесь, не выходя за пределы отдельно взятой церквушки, а на сотни и тысячи умерщвленных, сгоревших, замученных как будто и вовсе не обращает внимания? И получается, что даже, что бы Он ни делал, Он этим только убивает нашу веру. Ты знаешь, если бы я верил… ну, так, конкретно, фанатично, узколобо, мне, может быть, и легче было бы сейчас. Но я не верю. Во всяком случае, в человечность, в личность Вседержителя не верю точно… Да, я не святой, ты не святой, блудили, врали, много всякого, — пожалуйста, делай, что хочешь, вот плоть моя, но их не трогай, ребенка моего не трогай, она же как ребенок мой, ты понимаешь, в этом дело… А тут корова языком слизала, людей вон до неузнаваемости. Ы-ы-ы!.. — взвыл Мартын и выдрал у себя волос бы клок, если б было ему за что ухватиться. — И не могу я ничего, вот руки, вот, я ж врач, ты знаешь, людям — лица заново, я б им сейчас всем делал в порядке неотложной, а как же бабе без лица, я ей, ты понимаешь, все сшил, когда она тогда, в машине, и хоть бы ей хны, ни царапинки. И ручками она себя потом, по скулам, по носу, испуганно, по-детски так. А тут — ничего не могу! Некого мне оперировать!