Читать «Хачатур Абовян» онлайн - страница 4

Удивительно! Охранники Николая I предпочитали как раз обратное. Они весьма благоволили к

«руководителям армянской интеллигенции» и преследовали тех, кого эта пресловутая интеллигенция не принимала, отвергала.

Почему же такое несовпадение между предположением Шахазиса и делами Бенкендорфа? Да потому, что Николай I в тогдашней «армянской интеллигенции» совершенно законно видел свою лучшую опору, с полным основанием считая ее надежной могильной плитой на народном сознании, а вождя этой «интеллигенции» — Нерсеса Аштаракского он просто зачислял в свои охранительные беспогонные войска, так сказать, офицером жандармского корпуса без мундира (почитайте наивный рассказ П. Прошьяна, как этот деспот армянских трудящихся масс лобызался с жандармами и лебезил перед царскими чиновниками!).

В глазах Николая I и Бенкендорфа мир с феодально-клерикальной рутиной вовсе не был преступным.

Человек, который не может усвоить эту элементарную истину — поймет ли сложную проблему Абовяна? Исследователь, раболепно продолжающий на семнадцатом году революции повторять традиционные национал-демократические, метафизические и неисторические аргументы, был обречен на полное непонимание внутреннего смысла таких сложных процессов, которые происходили в Европе, в России, — которые намечались и с огромными искажениями повторялись в Армении, в тридцатых и сороковых годах прошлого столетия.

Но сделаем наивыгодное для Шахазиса предположение, — сочтем его жертвой, жертвой традиций. Не он один чистосердечно продолжал считать клеветнический бред вчерашних властителей дум за подлинную науку.

Он не первый и, увы, не последний.

Дашнакский «Оризон» устами Лео в свое время объявил, что «народ любит Абовяна за то, что он был певцом зулума» — национального страдания.

Он уверял, что эта народная любовь простирается и «на продолжателей его дела», других певцов зулума армянской страны — Раффи и Агароняна, а значит и на них, дашнакских головорезов, певцом «геройств» которых были и Раффи и Агаронян.

Таков подлинный смысл этой национал-каннибальской клеветы. От подобного «обобщения» до того, чтобы сделать Абовяна ответственным за добровольческое прислуживание царизму, за социал-маузеризм — один шаг. И я вовсе не исключаю возможности появления таких исследователей, которые сочтут за особую коммунистическую добродетель верить дашнакам. Они прикуют Абовяна к колеснице русского царизма и будут особо озабочены тем, чтобы сохранить свою голубиную чистоту и с этой целью за версту будут обходить интереснейшее наследство Абовяна, предоставляя его дашнакским падальникам.

Но что может быть преступнее такого отношения к истории, к памяти великих просветителей?

Что может быть неблагодарнее такого ответа на руку дружбы, протянутую нам из глубины девятнадцатого века?

Нет! Мы эту руку примем. Мы благодарно пожмем благородную руку мятежного просветителя.

Ни одной живой прогрессивной идеи мы не дадим нашим врагам, как не пощадим ни единой неверной идеи, не оставим неразоблаченным ни одного заблуждения, не пропустим мимо своего критического взора ни одной недоговоренности, недодуманности, половинчатости, не будем мирволить ни одной слабости великих ранних демократов.