Читать «Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору» онлайн - страница 87

Тем более что в ответ на всплеск «белого террора» расстрелы ранее арестованных ГПУ фактически заложников (непосредственно к убийству Войкова в Варшаве и взрыву партклуба в Ленинграде на Мойке никакого отношения не имевших) прошли в разных уголках СССР. Именно тогда на Северном Кавказе тамошний глава ГПУ Ефим Евдокимов ввел впервые практику расстрела ранее арестованных «по альбому», когда в таком альбоме единым списком выносили обвинение группе лиц вместо индивидуально предъявленного каждому обвинения. А посланный с такой же миссией в Белорусскую ССР сотрудник ГПУ и родственник самого Дзержинского Роман Пилляр после проведенных там же расстрелов 1927 года (в ответ на убийство замначальника Белорусского ГПУ Опанского) недовольно писал в Москву на Лубянку: «Приговорил к расстрелу 29 человек, послал в ГПУ со специальным человеком протокол и дела, но товарища там продержали 5 дней, протокол проходил через тройку (Артузов, Дерибас, Фельдман), которая заставила докладывать дела по существу». Переводя недовольство племянника основателя ВЧК с чекистского на обычный язык: в Москве волокитили работу и без дела задержали его посланца, «заставили докладывать дела по существу», вместо утверждения расстрелов всех 29 обреченных единым списком. При этом из того же доклада Пилляра из Минска понятно, что из 29 человек все равно 28 расстреляли, заменили расстрел тюрьмой только одному белорусскому крестьянину из белого отряда Булак-Балаховича ввиду амнистии такой категории к 10-й годовщине Октября – и этим помилованием одного из 29 Пилляр тоже явно недоволен.

Опперпут же в Европе стал близок к Кутепову и призывал к началу новой террористической кампании внутри Советского Союза, к тому же обвинения в провокаторстве он мог смыть только кровью. Он предлагал Кутепову и его боевой группе даже отравить зерно на одном из направляемых из СССР в Европу судов с экспортным советским хлебом, отобранным у крестьян для финансирования сталинской промышленной индустриализации. Пишущие о чекистах тех лет и об операции «Трест» с восторженным придыханием авторы указывают на это предложение Опперпута как на признак жуткого падения белой эмиграции – даже ценой смерти европейских обывателей хотели сорвать поставки зерна из СССР. Крестьян, у которых выгребали для нужд советской промышленности и военной машины этот хлеб на экспорт, которые скоро станут жертвами страшного голода на селе 1930–1931 годов, любящим чекистов авторам не жалко. К тому же это предложение исходило от только что перебежавшего из рядов ГПУ Опперпута и скорее характеризует чекистский образ мысли, Кутепов же этим советом своего нового консультанта из беглых чекистов так и не воспользовался, да и вряд ли рассматривал его всерьез.