Читать «Татьяна Набатникова» онлайн - страница 77

Подросши на полгода и ещё раз посмотрев фильм, она решила повзрослеть и сняться в нём в роли - ну хотя бы сестры Ихтиандра. Как всякий творец, заново перекраивает действительность.

- А Гуттиэре-то ещё не знает, что у Ихтиандра есть сестра! - хитро посмеивается.

1987

ДИПЛОМ

Конец июня, ей двадцать два года, и завтра у неё защита. Подняться на кафедру и перед аудиторией делать доклад по своему проекту – да, но она может забыть слова, может начать заикаться, внезапно замолкнуть и даже заплакать. Особенно теперь, после истощения и надрыва последних месяцев: грудной ребёнок, дипломное проектирование, нервы…

Она боится позора и срыва. Именно поэтому назвала на свою защиту всех, кого могла. Чтоб от отчаянного страха похрабреть.

Сегодня она встретила на улице Сашу, она его год не видела. Когда-то давно, года три назад она бросила его ради своего теперешнего мужа, и зря; он перенёс это тяжело: гордо, да и перенёс ли; последний раз они виделись в институтском буфете, там были тогда вкусные бутерброды с докторской колбасой, до введения новых ГОСТов: колбаса ещё была нежная, ароматная и пропитывала хлеб своим аппетитным духом; и Саша тогда сдержанно издали кивнул ей и отвернулся, живота ещё не было заметно, но он должен был увидеть обручальное кольцо, оно поблёскивало, когда она поднимала стакан с кофе и отпивала глоток. Она хотела тогда, чтобы он подошёл, она ведь к тому вреени уже поняла, какую совершила ошибку, её не поправить, но Саша должен узнать, что она жалеет о нём, да, это бы утешило его. Но он не подошёл, очень гордый.

И вот они столкнулись лицом к лицу в скверике, ему не увильнуть, она вознесла к нему такой умоляющий стоп-взгляд, что ему ничего не осталось, как покориться. Он ни о чём не спросил её, а она ждала вопросов. У неё в сетке болтались баночки с детским питанием, она была худая, истощённая, и волосы, когда-то кудрявой шапкой торчавшие вверх, теперь от кормления ребёнка распрямились и сникли, ломкие, как солома. Он должен был догадаться о ребёнке и что-нибудь сказать. Но не сказал. Это было обидно, но справедливо ли считать сви обиды, нанеся ему такую – не обиду – беду. Она пытала его тоскливо-голодными расспросами, он отвечал скупо и односложно. Она заглядывала ему в лицо, ей так хотелось поплакаться ему, пожаловаться на свою трудную и, кажется, пропащую судьбу. Начать с того, что отца её посадили, и этого она не могла ему простить, и много лет ещё уйдёт на то, чтобы она поняла: пройдохи – все на воле, ибо сила – их; а в тюрьме – совсем другие люди, беззащитные и сломленные, слабые, они как раз годятся на заклание: непродуктивны, и общество сдаёт их. Так из скота часть идёт на племя, часть на молоко, на мясо, а часть – жертвенные животные… И на Руси недаром говорят: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся!» – но эта мудрость ходит в гуще тёмного народа, а в просвещённом комсомоле, где она тогда пребывала, поддерживались истины другие.

Итак, отец в тюрьме; мать с появлением внука ушла с работы, чтобы дочери не прерывать учёбу на последнем курсе. Ребёнок растёт здоровый, с аппетитом, она кормит его грудью, и из неё последнее уходит, вот и кудри распрямились, сама кормится кой-как, потому что живут они вчетвером на сорок рэ её стипендии да на сто десять рэ мужа, молодого специалиста, которого заботит лишь одно: ему надо бы лучше питаться, а то он снижает свои спортивные результаты. Этой заботой он время от времени делится с нею, но ей уже не больно, ведь она поняла, что они с ним не товарищи и брак её на третьем году надо признать конченным. Ясное понимание снимает боль. Не столько жаль себя, сколько Сашу: она тогда бросила его, не выдержав душевного напряжения, какого требовали отношения с ним, ведь он всё время был в усилии, в поиске каких-то там ответов на какие-то вопросы, тогда как для её мужа, в пользу которого она выбрала, вопросов не существовало никаких, всё было просто, и сам он был прост – до желудочных рефлексов, и вот этой-то желанной простоты она теперь вкусила досыта.