Читать «Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI» онлайн - страница 224

«Ах, — печально рассуждала седая дама, — неужели это все, что может дать в трудную минуту жизни высокая интеллигентность? Как это ничтожно. Конечно, выходя на улицу, я беру на себя ответственность за риск попасть под колеса автомобиля. В этом он прав. Но точно ли, что смерть мужа на фронте и сына в Сахаре не связаны между собой? Больше того, разве это только математическая вероятность, как уличное несчастье в Париже? Я не понимаю это умом, который поэтому молчит, но сердцем решительно отвергаю такое объяснение. Если Соединенные Штаты Америки за время мировой войны потеряли на фронтах столько же солдат, сколько за один год у них погибает мирных жителей на автострадах, то меня это не утешает. Безобразие войны не объясняется и не извиняется безобразием мира. Я за разум! За гуманность! Жизнь надо перестроить, вот к чему, в конечном счете, сводится весь вопрос. Они оба умерли. Я живу, но все, что я добыла в жизни, заключается только в этом: жизнь надо переделать!»

Вот среди таких сомнений и тревожных размышлений однажды вечером госпожа д’Антрэг сказала горничной «Просите!», и в гостиную вошел Гайсберт ван Эгмонт.

После своего первого визита художник каждый вечер появлялся в этой уютной гостиной. Муж Адриенны, приветливо пожав гостю руку, уходил в кабинет: он усиленно работал над своей новой книгой. Несколько раз в течение вечера ученый возвращался в гостиную, чтобы немного отдохнуть — посидеть, попыхивая трубочкой, послушать разговор и вставить несколько слов, но дамы и гость видели, что он еще весь в книге и глаза у него оставались немыми и отсутствующими. Потом ему в голову приходила хорошая мысль, он вставал и уходил, а тихая беседа продолжалась.

Ван Эгмонт повторял все то же, но всегда находил новые слова и дополнительные подробности. С неослабным вниманием госпожа д’Антрэг и Адриенна слушали, спрашивали, стараясь не упустить ни одного слова, ни одного движения чувства на лице рассказчика. Так наполнялась живой кровью давно известная схема, и рождалась живая, яркая и убедительная картина колониальной жизни, приведшая Лионеля к гибели. Само собой как-то случилось, что в целях дополнения своих мыслей ван Эгмонту пришлось рассказать кое-что из своего прошлого — об «Апофеозе труда» и «Королевской акуле», а пожилая дама со своей стороны поведала о фронте и о своей попытке стать над свалкой. Конечно, ни о гравюрах, ни о пуле в спину полковника Ксавье д’Антрэга ни слова не было сказано, но эти отступления в прошлое помогли гостю и хозяйке лучше понять друг друга и, главное, яснее понять собственные мысли. Они продвигались вперед, как бы помогая друг другу. После ухода художника обе дамы еще долго вели оживленную беседу, подводя итоги своим впечатлениям, а ван Эгмонт стучал солдатскими ботинками по бульварам, и из темноты ночных улиц Парижа на него глядели глаза матери и дочери — внимательные и понимающие. Это успокаивало, и всегда одинокий ван Эгмонт сердцем чуял, что ему привалило великое счастье в жизни — он, наконец-то, обрел друзей. Теперь легче будет жить и успешнее можно бороться!