Читать «Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V» онлайн - страница 129

— Чего вы? — нахмурился я.

— Ой, не смешите, достопочтенный! Колониальный офицер и культура!

— Ошибка, — смущенно пожал я плечами. — Но у него были хорошие намерения…

— Кой черт нам до добрых намерений! Ими вымощена дорога в ад! — перегнувшись через салфетку, толстяк вдруг скрежещет с ненавистью: — Когда я слышу слово «культура» — моя рука тянется к револьверу.

Он перевел дух.

— Ненавижу трусливую ложь, ненавижу лицемеров, которые лезут ко мне в карман, отвлекая мое внимание кивками на небо. Перешагнув через мораль, Сиф не опускает глаза и смотрит вперед прямо и гордо, его душа прозрачна, как кристалл. Гете сказал: «Я никогда не слыхал о преступлении, которого сам не смог бы совершить». У старика это было красивое словцо, кокетство, а Сиф может эту фразу взять эпиграфом к своей жизни. Для него она звучит как девиз и как клятва!

Герр Реминг поднял к небу волосатую лапу, как бы присягая, торжественно и с достоинством провозгласил:

— Сиф — законченный негодяй! Опаснейший подлец, которому в порядочном обществе нет места!

Блестящие глазки пронзили меня, и на какой-то момент я увидел жестокое и холодное обличье зверя.

— Откровенный и безжалостный мерзавец, — с расстановкой закончил он.

Я сделал вид, что не понял угрозы. К чему он клонит? Неужели между нами станетТэллюа? Какая сволочь… И, как всегда, я чувствовал внутри себя раздвоение — голос рассудка требовал отступления, зачем мне похмелье на чужом пиру? Но радость жизни, сознание своей силы, неутомимая жажда ярких ощущений влекли меня в гущу опасностей. К тому же беседа с Ремингом меня захватила: в моем представлении фигура Сифа безмерно выросла и приобрела значение символа. Это был великолепный образчик нового человека, порожденного «Закатом Европы». Ведь именно он, этот двуногий зверь, в своих лапах держит будущее разлагающейся западной культуры. Он — Сиф, наследник Канта, Гете и Бетховена!

— Вижу, что вы новый Заратустра и Единственный! — сказал я, подзадоривая Реминга.

Он уже расправился с рыбой и перешел к мясу: вытряхнул из банки здоровенный кусок и с видом лакомки облизывал губы. На мои слова толстяк сделал брезгливую гримасу.

— Штирнер! Взбесившийся мещанин, он боялся идти по дороге отрицания до логического конца, а Ницше — идеалист, вывернутый наизнанку. Вот поэтому Единственный так жадно цепляется за собственность, а Заратустра сыплет нам на головы не меньше запретов, чем сам Иисус, сын Божий. Что же касается Сифа, — тут герр Реминг сделал энергичное движение рукой, — то будьте спокойны: его мешок пуст, он не обдаст вас идеалистическим мусором, а свою собственность он давно пропил или проиграл в карты. Этот веселый толстячок любит чужую собственность, он так и шныряет глазками в поисках того, что плохо лежит! Великий расточитель Сиф по необходимости должен быть и великим стяжателем!

Герр Реминг сгреб с тарелки кусок мяса и, держа его за косточку, стал объедать мякоть.