Так часто поминали мёртвыхв святом семействе Острогода,что это привело к событьям,достойным хроники моей.Весь день, собравшись у камина,они усопших вспоминали:о братец Карлос, о Филипп,о преподобная Карлота,о Канделарио несчастный! —короче говоря, взывалик тому, что отжило своё.И вот в их дом, в их тёмный двор,под апельсинные деревья,в гостиную с роялем чёрным,в кладбищенские коридорынахлынула толпа умерших,как будто это был их дом.Они, как висельники, тихокачались в пепельном саду,напоминая упырей,и, складываясь, как зонты,дремали или размышлялии оставляли в старых креслахпрогорклый аромат могилы,напоминая наводненье,ужасный веер с шёлкомтусклым,как спящий под водою парус.Никто в семействе Острогодане смел и пальцем шевельнуть:столь чистым было преклоненьеперед обличиями смерти.Страдающее меньшинствоязык держало за зубами.(Ведь с точки зрения бюджетабезмолвный этот легионне досаждал ничьим карманам:умершие не пьют, не курят,и это говорит в их пользу —одно лишь удручало: в домевсё меньше оставалось места.)Они висели на карнизахи, развалясь в горшках цветочных,оспаривали кабинету Филиберто Острогода,надолго застревали в ванной,до блеска начищая зубыв своих унылых черепах,короче говоря, семьяретировалась из гостиной,покинула камин и спальни.И, сохраняя все приличья,бежала в садик, не дождавшисьпротеста мертвецов, взиравшихна это с грустным восхищеньем.В саду, под сенью апельсинов,они готовили и ели,как беженцы с границы грозной,как проигравшие сраженье.Но гости их и здесь настигли:повиснув на ветвях, онибросали свысока своисверхосмотрительные взглядына благодушных Острогодов,не снисходя до разговора.Пока от столь дремучей смертиодни не перешли в других,онемевая, угасаяв могильном доме, где однаждыне оказалось никого —ни дома, ни дверей, ни света,ни апельсинов, ни умерших.
