Читать «Нагрудный знак «OST» (сборник)» онлайн - страница 131
Виталий Николаевич Сёмин
– Ему нельзя разговаривать. Он болен.
Пока Володя пил, он поддерживал его. Сказал с просительной ревнивой хрипотцой:
– Тебе низко? Я тебе свою подушку подложу. Мне не нужно.
– Не надо, Андрей, – сказал Володя. Но Андрий, будто не услышав, взял свою подушку.
Володя сказал мне:
– Скажи ему, что мне не нужно, что мне будет неудобно.
Теперь к Андриевой смущенной гнусавости прибавился ревнивый клекот.
– Ему низко, – объяснил он мне. – У него температура. А мне не нужно. Я днем не сплю.
Он отворачивался от меня. Не мог справиться с ревностью и смущением. Подушка осталась у него. Но он долго не мог успокоиться. Вновь принимался за свое:
– Воло-одя!
Володя слабо махал рукой, Андрий возвращался на место, говорил со старушечьей сварливой убежденностью:
– Не жалеешь себя. На других смотришь. А ты о себе подумай. Какое тебе дело до других!
Володя сказал мне:
– Стефан здесь. И папаша Зелинский. Найди его. Андрею не докричусь. Не захочет услышать, говорит: «Не слышу. Не понимаю». И всё.
Стефана я нашел быстро. Его давно уже перевели на второй этаж. Лицо его заросло щетиной, но не осунулось, не похудело, а как бы даже опухло. Поляки держались дружно. Из лагеря Стефану постоянно приходили передачи. Он сидел на койке, объяснял соседу, почему не бреется. Кожа на лице воспалилась.
Я поздоровался, спросил, как здоровье. Сосед, с которым Стефан только что разговаривал, засмеялся:
– Еще Польска не сгинела!
Стефану шутка не понравилась, но он покивал мне, улыбнулся. Чувствовалось, что расспросы соседа о том, почему он не бреется, ему тоже не нравились. Стефан не мог определить, поддразнивают или спрашивают серьезно.
Он показал мне койку, на которой лежал папаша Зелинский. Папаша Зелинский разговаривал с соседом.
– Боятся все, – говорил Зелинский. – Страх – дело обычное. Дело в том, как к своему страху относишься. Нас тут всех испытывают страхом. Можно с ним ужиться?
– Есть страх благодетельный, – сказал сосед.
– Не от разной веры мы с вами идем, – сказал Зелинский, – от разных ощущений. Если страх противен, с ним невозможно ужиться. Рано или поздно вы постараетесь от него избавиться.
Зелинский словно бы видел не собеседника, а слова, которые тот произносил. Человек мог быть глупым, неприятным, мог раздражать. Но слова папашу Зелинского никогда не раздражали. Прикрыв тяжелыми веками выпуклые глаза, пофыркав простуженным носом, он с одинаковой сосредоточенностью отвечал и глупым, и умным, и тем, от кого в лагере просто отмахивались. Это была удивительно сильная, завораживающая меня манера разговаривать. И сейчас папаша Зелинский разговаривал с тем самым верующим стариком, который жил в лагере молча.
– Молоток приобрел, – говорил старик, – к нему гвозди. Ты им уже хозяин. Приобрел тисочки – нужны наковальня и точило. Поступил заказ – ищешь помощника. Помощника нанял – нужен второй молоток. Молоток не справляется – придет кувалда. Вот оно как было всегда. Без собственности у человека кривая душа. Без собственности нет оседлости. Нет оседлости – нет страха. Оседлый человек боится соседа. Без этого страха нет стыда. Стыд и религия укрепляют души. Утратил оседлость – по-вашему, летун, а по-моему, кочевник. У кочевника душа ко всему холодеет. И к самому себе, и к государственному делу.