Читать «ЛитПремьера: Современная малая проза» онлайн - страница 28

Он снял со стены картину и освободил таким образом пространство светлой, почти белой стены.

Он ожидал увидеть всё что угодно, кроме того, что увидел.

Прямо перед ним на импровизированном экране показалась крупным планом ее комната, такая же запущенная и нежилая, какой он ее запомнил.

Вот от дверей коридора что-то мелькнуло как большая птица. Он не сразу признал в высокой белой фигуре, укутанной в длинную шаль – ее. Не такую молодую, как в «Машеньке», но и не старуху последних дней. Возраст определить было трудно.

Фигура вставала на цыпочки, поднимала руки.

Страстно заламывала их в немой мольбе.

Кого и о чем она просила?

Ему стало не по себе. Это был не страх. Давно прошли времена, когда люди вскакивали со своих мест, видя приближающийся поезд братьев Люмьер.

Странно было видеть ее так близко в ее комнате. И горько было думать, что он мог бы увидеть ее – живую, если б пришел всего месяц назад.

Совсем недавно она служила, – точнее, числилась – в их театре, а он даже не знал о ней, не знал, что она – его любимая Машенька! Да и никто уже не знал. Все забыли.

О чем же она силилась безмолвно сказать?

Что ее мучило?

Он всматривался в ее явно не бытовые жесты, дивился на ее шаль, более напоминающую реквизит… И догадка пришла! Она репетировала что-то! Сама для себя.

Невостребованная в театре на сцене – она сделала сценой эту убогую комнату. Она сама ставила мизансцены, снимала их на пленку, а затем просматривала со стороны, вместо режиссера.

Для чего она это делала? Или для кого?

Он был заинтригован.

Теперь в театре никто не стал бы репетировать просто так, ни на что, не надеясь. Все всё рассчитывают, каждый шаг.

А что же содержат ее записи, ее пакетики для фотографий?

От бедности она не могла покупать себе альбомы и держала снимки так, как их выдавали в фотоателье.

Для начала он просмотрел ее пакетики. И на обычных – детских, семейных, девичьих – фотографиях она была так же очаровательна.

Сначала – прелестно, по-детски. Потом – таинственно, по-девичьи, с пленительной грустью в глазах, обещающей глубину натуры.

В ней не было ослепительной красоты светской львицы. Она была красива по-другому и даже больше – она была мила.

В жизни Владимира таких девушек не было. Казалось бы – почему?

Ведь его окружение было то же. А вот время – другое…

Наконец дошла очередь до ее бумаг. Он думал вначале, что это будут в основном письма. Ну, может быть, она вела в юности девичий дневник.

Но писем не было. Ни одного. Ей никто не писал. Неужели она была так одинока? Всю жизнь?

Как это непохоже на его представление о старых столичных актрисах! Пусть не об их обязательных для артисток любовных романах, но хоть – о старом легендарном театральном братстве. Или она уже не застала ту пору?

Бумаги были – сорта неожиданного для актрисы. Впрочем, почему неожиданного? Актрисы часто пишут в конце жизни свои воспоминания. Но – если они знамениты, если их об этом просят.

Она тоже писала, то ли дневники, то ли воспоминания, не ожидая вовсе, что их кто-либо когда-либо прочтет.

Тут были и рассуждения о театральной жизни, и нечто вроде рецензий на пьесы и постановки. Многое утратило актуальность, как и то, чему было посвящено. Но Владимир никогда не искал в жизни только актуальности.