Читать «Жизнь и произведения Сервантеса» онлайн - страница 32

Обратимся теперь к самому Дон-Кихоту и рассмотрим эту бессмертную книгу, капитальнейшее произведение её автора и всей Испании, независимо от сопровождавших ее обстоятельств.

Монтескьё говорит в Lettres Persanes, № 78: «У испанцев есть только одна хорошая книга – та, которая показала, как смешны все остальныя». Это, конечно, только шутка, столь же преувеличенная в смысле восхваления Дон-Кихота, сколько в отношении унижения других книг. Еслибы все достоинство Дон-Кихота заключалось в пародировании рыцарских книг, то он бы немного пережил их: победители похоронили бы вслед за побежденными. Разве мы теперь имеем в нем критика Амадисов, Эспландианов, Платиров и Кириэ-Элейсонов? Конечно, к прочим заслугам Сервантеса следует причислить и то, что он до самого основания уничтожил эту сумасбродную и опасную литературу. В этом смысле его книга – нравственное произведение, соединяющее в себе в высокой степени оба качества настоящей комедии: исправлять и забавлять. Тем не менее, Дон-Кихот есть не только сатира на старые романы, и мы попытаемся указать, какие видоизменения претерпел этот первоначальный сюжет в голове его автора.

Надо полагать, что, начиная свою книгу, Сервантес ничего не имел в виду, кроме нападок и насмешек на всю рыцарскую литературу: он сам говорит этом своем предисловии. Достаточно, впрочем, видеть странные упущения, противоречия и опрометчивости, которыми полна первая часть Дон-Кихота, чтобы понять из этого недостатка (если это только может назваться недостатком), что, он начал свою книгу под влиянием минуты, в раздражении, без определенного плана, и писал, как придется, чувствуя себя романистом от природы, словом, не приписывая никакого определенного назначения своему произведению, величия которого он сам не понимал. Сначала Дон-Кихот только сумасшедший, окончательно сумасшедший, которого следовало бы связать или, скорее, бить, так как этот бедный дворянин получает столько ударов от животных и людей, что даже для спины Россинанта их было бы чересчур много. Санчо Панса также не более, как толстяк крестьянин, из корыстолюбия и по глупости потакающий чудачествам своего. господина. Но это длится недолго: Сервантес не мог все время заниматься безумием и глупостью. Он привязывается к своим героям, которых называет «детьми своего ума»; приписывает им свои суждения, свой ум, деля все поровну между обоими. Господину он дает обширный, возвышенный ум, порождаемый в здоровой голове наукой и размышлением; слуге же он дает ограниченный, но верный инстинкт, врожденный здравый смысл и природную искренность, когда корысть не вмешивается в дело, словом, все, что можно получить от рождения и что развивается при помощи одного только опыта. У Дон-Кихота оказывается больным уже один только уголок мозга: у него мономания хорошего человека, которого возмущает несправедливость и увлекает добродетель. Он еще мечтает о том, чтоб сделаться утешителем скорбящих, покровителем слабых и грозой для надменных и дурных; но обо всем остальном он рассуждает чудесно, говорит красноречиво и скорее создан, как выражается Санчо, быт проповедником, чем странствующим рыцарем. С своей стороны, и Санчо уже не тот: он умен, хотя и груб, и хитер, хотя простоват. Как у Дон-Кихота только одна капелька безумия, так у него одна капелька веры в своего господина, которая, впрочем, оправдывается сознанием превосходства последнего.