| Because it was not even public opinion that stopped him, not even the men who might have had wives and children in carriages to be ridden down and into ditches: it was the minister himself, speaking in the name of the women of Jefferson and Yoknapatawpha County. | Потому что его остановило даже не общественное мнение и даже не мужчины, чьи жены и дети сидели в колясках, которые могли перевернуться и свалиться в канаву, его остановил сам священник - он выступил от имени женщин Джефферсона и округа Йокнапатофа. |
| So he quit coming to church himself; now it would be just Ellen and the children in the carriage on Sunday morning, so we knew now that at least there would be no betting now, since no one could say if it was an actual race or not, since now, with his face absent, it was only the wild Negro's perfectly inscrutable one with the teeth glinting a little, so that now we could never know if it were a race or a runaway, and if there was triumph, it was on the face twelve miles back there at Sutpen's Hundred, which did not even require to see or be present. | Поэтому сам он больше в церковь не ездил; теперь по воскресеньям в коляске сидела одна только Эллен с детьми, и потому мы теперь знали, что теперь по крайней мере никто не будет биться об заклад - ведь никто не мог сказать, настоящие это скачки или нет, потому что теперь, когда его лица не было, оставалось только совершенно непроницаемое лицо негра, на котором слегка поблескивали зубы, так что теперь мы никак не могли понять, что это - скачки или просто лошади понесли, а если где и было торжество, то лишь на лице в двенадцати милях отсюда, в Сатпеновой Сотне, на лице того, кому даже не нужно было ничего видеть или при сем присутствовать. |
| It was the Negro now, who in the act of passing another carriage spoke to that team too as well as to his own-something without words, not needing words probably, in that tongue in which they slept in the mud of that swamp and brought here out of whatever dark swamp he had found them in and brought them here-the dust, the thunder, the carriage whirling up to the church door while women and children scattered and screamed before it and men caught at the bridles of the other team. | Теперь негр, проезжая мимо чужой коляски, говорил с той упряжкой так же, как и со своей -бормотал что-то без слов, очевидно не нуждаясь в словах, на языке, на котором они объяснялись, когда спали в глине на том самом болоте, на языке, привезенном сюда из другого темного болота, где он их отыскал и откуда привез сюда -пыль, грохот, коляска Эллен стремглав подлетает к дверям церкви, женщины и дети с криком бросаются врассыпную, мужчины хватают под уздцы своих лошадей. |
| And the Negro would let Ellen and the children out at the door and take the carriage on around to the hitching grove and beat the horses for running away; there was even a fool who tried to interfere once, whereupon the Negro turned upon him with the stick lifted and his teeth showing a little and said, | А негр высаживает Эллен с детьми у дверей и отъезжает с коляской к коновязи и бьет лошадей за то, что они понесли; а когда однажды какому-то дураку вздумалось вмешаться, негр набросился на него с палкой и, оскалив зубы, буркнул: |
| "Marster say; I do. | "Хозяин велел, я делаю. |
| You tell Marster." | Говори с хозяином". |
| 'Yes. | Да, от них. |
| From them; from themselves. | От них же самих. |
| And this time it was not even the minister. | И на этот раз его остановил даже не священник. |
| It was Ellen. | Его остановила Эллен. |
| Our aunt and papa were talking and I came in and my aunt said | Наша тетя разговаривала с папой, и когда я вошла, тетя сказала: |
| "Go out and play", though even if I could not have heard through the door at all, I could have repeated the conversation for them: | "Ступай играть", хотя даже если б я не могла ничего расслышать сквозь дверь, я могла бы повторить весь их разговор: |
