Читать «А.М. Каледин - герой Луцкого прорыва и донской атаман» онлайн - страница 10

Рыцарски относился он и к противнику, особенно к поверженному. Так, когда после боя у дер. Новоселки Опар-ские 27 августа дивизия ушла на ночлег в эту деревню и после грохота орудий и трескотни винтовок и пулемётов стали в ночной тишине доноситься с поля сражения стоны и крики о помощи тех раненых, которых австрийцы бросили на произвол судьбы, генерал Каледин приказал санитарным командам оказать им помощь. Можно себе представить состояние духа этого гуманного высокой культуры человека, когда он, войдя после одного из боёв в избу, увидел тела трёх австрийских пленных офицеров, буквально плавающие в крови; тут он услышал объяснение крестьянина, что офицеров, на коленях умолявших о пощаде, зарезали всадники Туземной дивизии...

Обладая большим умом, будучи глубоко вдумчивым государственным человеком, Каледин часто задумывался над судьбой России и, взвешивая данные, крупные и самые, казалось бы, мелкие, почти невесомые, недоступные для других, многое предвидел. Ген. Шинкаренко рассказывает о весёлой пирушке на празднике 1-го эскадрона Белгородского полка, когда «еще не все победы оставались позади, ни одна надежда еще не была изжита, и ни грусти, ни стыду не приходилось еще спускаться на полки. Уже прошли все обязательные тосты, такие неизбежные и такие приятные. Прошла и официальная чара за начальника дивизии и он отвечал — тоже официально. А потом, когда столовая была полна весёлым шумом, Каледин захотел говорить еще раз — неофициально. Настала тишина, новая, но домашняя, неофициальная.

Каледин заговорил, не улыбаясь, серьёзный, как всегда, — больше, чем всегда... И то, что он говорил своим ровным медленным голосом, с большими паузами, было так же неулыбчиво и серьёзно. И, сверх того, необычно... Он говорил офицерам про то, что война еще далека до конца, что она еще только начинается. Говорил про то, что главная тягота её еще впереди, впереди бои бесконечно более тяжёлые, чем те, которые прошли, потери более кровавые, чем уже понесённые, и

многих из тех, что сейчас сидят в этой халупе, не станет...

Говорил про войну и еще про что-то смутное, чего он сам не мог точно назвать (очевидно, как начальник дивизии, не считал тогда возможным ставить точки над «I». Н. М.) и чего мы не могли в то время понять.

Каледин говорил, и чувствовалось, что он не знает — заслужит ли победы Россия, заслужит ли её армия. Более того: что-то неуловимое, казалось, говорило о том, что он знает обратное, что отлетит победа и надвинется на тех, кто не будет к тому времени зарыт в Галицийскую землю, нечто страшное и бесформенное.