Читать ««На пороге как бы двойного бытия...». О творчестве И. А. Гончарова и его современников» онлайн - страница 218
Михаил Отрадин
Он создан был безумным Демиургом.
Вон конь его и змей между копыт:
Конь змею — «Сгинь!», а змей в ответ: «Resurgam!»[580]Судьба империи в двойной борьбе:
Здесь бунт, — там строй; здесь бред, — там клич судьбе.
Часто в произведениях символистов будущее виделось в эсхатологических тонах. «Вдохновение ужаса» сумел передать Вячеслав Иванов (этот образ применил он сам в рецензии на роман Белого «Петербург») в стихотворении «Медный всадник»:
Замирая, кликом бледным
Кличу я: «Мне страшно, дева,
В этом мороке победном
Медно-скачущего Гнева…»
А Сивилла: «Чу, как тупо
Ударяет медь о плиты…
То о трупы, трупы, трупы
Спотыкаются копыта»…
Стихотворение написано с ориентацией на пушкинскую поэму «Медный всадник», но у читателя есть возможность связывать «вдохновение ужаса» как с прошлым Петербурга (жертвы, на костях которых воздвигнут город, жертвы кровавых событий 1905 года), так и с неясным для автора, но пугающим будущим.
Если говорить в общем плане, то можно отметить, что у символистов мы находим, как правило, не конкретно-исторический или тем более бытовой образ Петербурга, а образ мифологизированный. Причем миф о Петербурге включался ими в общесимволический миф о преображении жизни: торжество «богочеловеческого» начала возможно только через катастрофическое перерождение мира. В соответствии с этой общей мифопоэтической концепцией символистов, «Петербург — “дьявольское”, “гнилое место”, воплощение городской цивилизации,
Пожалуй, наиболее яркий пример такого решения петербургской темы — эссе Евгения Иванова «Всадник. Нечто о городе Петербурге»[582]. В своеобразной мифоутопии Е. Иванова два героя — два Всадника. Один из них — Всадник Медный, а второй — Всадник Бледный: «он оглушен шумом внутренней тревоги, его смятенный ум не устоял против ужасных потрясений петербургских наводнений, — оттого он и бледный». Всадник Бледный — это и Евгений, герой пушкинской поэмы, сидящий на мраморном льве, и двойник лирического героя эссе. У Петербурга есть тайна, и «она в бурю явнее становится». Смысл тайны в том, что с моря грядет очистительная буря, скоро произойдет преображение жизни через катастрофу; Всадники — два враждующих начала русской жизни, русской истории — «должны породниться», и трагическое противостояние их прекратится. Позже Е. Иванов писал: «Образ Медного Всадника связывался у меня с бурей и революцией»[583].
Наиболее явственно эсхатологический мотив был выражен в знаменитом стихотворении Валерия Брюсова «Конь блед» (1903), в котором появляется апокалиптический призрак грядущей гибели. Это и другие урбанистические стихотворения Брюсова, даже впрямую и не связанные с темой Петербурга, оказали значительное влияние на русскую поэзию начала века, и в частности на ее «петербургскую» линию. «Брюсов, — писал Д. Е. Максимов, — в первую очередь поэт-урбанист, первый русский лирик XX века, отразивший в поэзии жизнь большого города новейшего капиталистического типа. В этом его подлинное художественное открытие»[584].
