Читать ««На пороге как бы двойного бытия...». О творчестве И. А. Гончарова и его современников» онлайн - страница 214
Михаил Отрадин
Увидав, как читатель иной
Льет над книгою слезы рекой,
Так и хочешь сказать: «Друг любезный,
Не сочувствуй ты горю людей,
Не читай ты гуманных книжонок,
Но не ставь за каретой гвоздей,
Чтоб, вскочив, накололся ребенок!
Этот мотив был поддержан поэтами демократического лагеря. В «петербургской» части поэмы «Та или эта» (1861) Дмитрий Минаев писал с иронией:
Ведь известно: нам мода велела
Жить, как истый живет демократ, И кричать возмутительно смело:
Дорог нам погибающий брат!
Дорог! да, господа, ведь не так ли?
Тема страдания, невинной жертвы Петербурга в ее историческом развороте была раскрыта Яковом Полонским в стихотворении «Миазм» (1868). Сюжет стихотворения наполнен яркими историко-бытовыми деталями и выстроен с редкой психологической точностью. В Петербурге, в богатом доме около Мойки, от непонятной болезни умирает маленький наследник. Причину его смерти убитой горем матери объясняет косматый мужичонка, явившийся к ней из петровских времен. На вопрос: кто он, как вошел? — он отвечает:
«А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище
На моих костях,
Новый дом твой давит старое кладбище —
Наш отпетый прах. <…>
Ты меня не бойся, — что я? мужичонко! Грязен, беден, сгнил,
Только вздох мой тяжкий твоего ребенка
Словно придушил…»
Здесь, в Петербурге, мужала русская демократия, для которой этот город стал, как писал П. Якубович, «колыбелью нашей русской сво- боды». У этой демократии были давние традиции и великие предшественники. Еще в поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда.
Петру Якубовичу Петербург дорог тем, что он учит «жить и действовать». Лирический герой стихотворения «Свидание» (1900), народоволец по убеждению, размышляя о прошлом и настоящем страны, почувствовал свое родство с Петром I, в котором он увидел «бойца и гражданина». Они союзники в борьбе против «пошлости бесстыдной и бесславной». Герой «Свидания» обращается к Медному всаднику от имени своего поколения:
И если дел твоих и дум кипучих пламя
На искры малые распалось в бурной мгле,
Твой дух живет и в них! Твое несем мы знамя,
Разбитые, с венком терновым на челе…
Петербург конца XIX века — это был уже большой капиталистический город, что сказалось на его архитектуре, ритме жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду Петербург последнего десятилетия XIX века, написал: «Петербург рождается
Для писателей второй половины XIX — начала XX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. «Следуя за Пушкин ым (“Медный всадник”), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Следуя за Гоголем (петербургские повести), Достоевский сделал Петербург антитезой стихийного гуманизма русского народа»[573]. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Голядкин («Двойник»), Раскольников («Преступление и наказание»), Долгорукий («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая или вот-вот всё разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни. Размышления о Петербурге Достоевского убеждают в правоте вывода, сделанного с овременным исследователем: «В петербургском тексте русской литературы отражена квинтэссенция жизни на краю, над бездной, на грани смерти и намечаются пути к спасению <…>. Именно в этом го роде сложность и глубина жизни — госуд арственно-политической, хозяйс твенноэкономической, бытовой, относящейся к развитию чувств, интелл ектуальных способностей, идей, к сфере символического и бытийственного — достигла того высшего уровня, когда только и можно надеяться на получение подлинных ответов на самые важные вопросы»[574].
