Читать ««На пороге как бы двойного бытия...». О творчестве И. А. Гончарова и его современников» онлайн - страница 211

Направо стул простой с столом,

Нева течет перед окном…

Теперь всё пусто, этот дом

На вас могильным хладом веет,

И будто в склепе гробовом Душа тоскует и немеет, Ей тяжело и страшно в нем.

И так она благоговеет,

Как будто что-то тут давно Великое схоронено.

Совсем другие чувства и мысли возникают у героя поэмы, когда он видит Медного всадника или вспоминает о нем. Эти чувства и мысли противоречивы и во многом неожиданны для самого героя. С одной стороны, он чувствует себя патриотом:

Я сам был горд на этот раз,

Как будто б был причастен к делу, Которым он велик для нас.

С другой стороны, патриотическое чувство гасится мучительными сомнениями. О Петре и о России Огарев говорит от лица своего поколения, того, которое, по словам Герцена, разбудил «гром пушек на Сенатской площади». Поэтому у героя поэмы, оказавшегося перед Медным всадником, естественно возникают вопросы:

Куда рукою кажет он?

Куда сквозь тьму вперил он очи? Какою мыслью вдохновлен, Не знает сна он среди ночи?

С чего он горд? Чем увлечен?

В поэме даются и, казалось бы, убедительные ответы на эти вопр осы:

Он тут стоит затем, что тут

Построил он свой город славный,

С рассветом корабли придут — Он кажет вдаль рукой державной;

Они с собою привезут

Европы ум в наш край дубравный, Чтоб в наши дебри свет проник; Он горд затем, что он велик!

Но ответы даны по рецептам XVIII века, они не могли объяснить действительность николаевской России.

Перед глазами героя поэмы, который идет по набережной Невы, — царский дворец, а напротив него — крепость, тюрьма:

                                       …Вопль, рыданья

И жертв напрасных стон глухой,

Проклятий полный и страданья,

Мне ветер нес с тех берегов

Сквозь стуки льдин и плеск валов.

Традиция предполагала, что в центре города должен быть храм. В Петропавловском соборе похоронен основатель Петербурга. Но здесь же, в крепости, рядом с собором находился и Алексеевский равелин с его секретным застенком. Центром города стала страшная тюрьма. Конечно, Огарев, говоря о воплях и стонах, которые слышны у царского дворца, выражается метафорически. Но и эмпирическая правда не очень противоречила этому образу: тюрьма действительно была рядом и была видна — вокруг крепости колоссальное открытое пространство — всему Петербургу.

Великие замыслы Петра обернулись кошмаром политической тирании. Кто виноват в этом? Стоя на набережной Невы, около Зимнего дворца, еще как бы чувствуя на спине взгляд Медного всадника, огаревский герой размышляет о самых мучительных российских вопросах:

Дворец! Тюрьма! Зачем сквозь тьму Глядите вы здесь друг на друга?

Ужель навек она ему Рабыня, злобная подруга? Ужель, взирая на тюрьму, Дворец свободен от испуга? Ужель тюрьмою силен он

И слышать рад печальный стон?

Но ответа пока нет, будущее загадочно, да и в прошлом нет ясности.

Загадочен и двусмыслен лик Медного всадника:

И мне казалось, как сквозь сон,